Захотелось выплеснуть все, что я думаю по этому поводу, но было отлично ясно, что слова не достигнут цели. Для матери все, что мы делаем — детские шалости и блажь, недостойная внимания. Ее дела — взрослые и архизначимые, и тут пришлось их бросать и идти с нами возиться в песочнице!

Она не понимает, что происходящее важно для нас, ей просто нечем понять! В отличие от Илоны Анатольевны, постороннего человека, которой необязательно было встревать в этот конфликт и ссориться с коллегами, проще было не заметить.

— Большое спасибо, мама, за помощь, — процедил я, и она ожидаемо не увидела в моих словах сарказма.

Мы с Борисом остановились, она зашагала быстрее и больше не оглядывалась. Боря поник, я хлопнул его по спине:

— Все отлично, брат. Не обижайся на нее.

— Как? — с недоумением спросил он.

Все так же стоя на месте, я сказал:

— Она не понимает не потому, что злая, а потому что ей нечем. Она не видит того, что видим мы.

— Это как?

Ну и как объяснить ребенку, что как некоторые существа видят в другом цветовом спектре, и им доступно то, что недоступно нам, так и многие люди воспринимают реальность иначе, жизненно важное для нас кажется им незначительным. Мое молчание Боря трактовал по-своему.

— Кажется, понял. Вот мы про машины говорили. Кто-то — «Нива», ты — тягач, а мама… — Он вздохнул. Мама у нас — прицеп, у нее мотора нет, она сама ехать не умеет.

Как-то даже обидно за нее стало. Но и Борису нежелательно понимать, что мы можем рассчитывать только друг на друга, но никак не на родителей.

— Скорее она — «Ока», у нее объем двигателя маленький, и она слабомощная.

Будто подтверждая мои мысли о том, что рассчитывать не на кого, мимо прошла, виляя задом, Лика Лялина в модных джинсах и кроссовках, увидела нас, отвернулась и сдала назад. Вспомнилась Наташка в обносках и мои драные кроссовки. Теперь сестра одета не хуже, но, несовершеннолетняя, она заработала все своим трудом, отец ее только бил и отчитывал. Вряд ли Наташа его когда-нибудь простит. А я вряд ли когда-нибудь пойму, что побуждает человека облизывать падчерицу и издеваться над своими детьми. Сторонний человек заподозрил бы его в педофилии, но я уверен: тут что-то другое.

— Давай забьем на это, — предложил я. — Все же хорошо, да? Теперь ты точно победишь в этом конкурсе — раз. Два — мы низвергли Никитича, прикинь?

Брат кивнул и сказал:

— Ща звонок будет. Побежали в класс!

Вот так, несколькими словами можно перегадить нашу победу. Но ничего, все получилось — это главное! Были бы мы взрослыми, отправились бы отмечать в кабак, а так лишь отыгрываем будущее взаимодействие с социумом в песочнице, на лайтах. Наивно было бы полагать, что таких проблем не возникнет в будущем и они не усугубятся, но важно показать брату, что все решаемо — чтобы сформировать правильную модель поведения. Спасибо знаниям взрослого, без них пришлось бы тридцать лет ломиться в открытые двери и прошибать стены лбом, когда выход вот он, за поворотом, просто показать его некому.

Детям типа Ильи несказанно повезло, его родители многому научили и показали, как правильно. Если доходить до всего своим умом, теряется много лет жизни, которые можно было бы потратить не на изобретение велосипеда.

Непонятно за какие заслуги судьба подарила мне второй шанс с запасом знаний, которыми есть время воспользоваться! А то обидно: только что-то начал понимать, а большая часть жизни прожита, накопилась усталость от пропущенных ударов, и нет сил и желания что-то делать и сворачивать горы.

Третьим уроком была физика, и, вопреки рвению наших, никого не вызвали к доске. Отдувалась Баранова, вызубрившая учебник.