В той реальности Веру Ивановну из школы выжили, а Еленочка наша продержалась, потом вышла замуж и сменила место жительства.

— Откуда ты такой умный? — удивилась учительница.

Вспомнился анекдот, где эту фразу обронил муж во время ссоры с женой, теща услышала и крикнула из соседней комнаты: «Тебе показать?» Этого я, конечно, не сказал.

— Оттуда, откуда все.

Возле дорожки, ведущей к Илье, мы распрощались с Верой Ивановной, и я заметил Каюка на качелях, который хотел поехать к бабушке со мной. Увидев нас с Ильей, он вскочил и ломанулся навстречу.

Убедившись, что справедливость восстановлена, я спустился в подвал, выкатил мопед и с Каюком на заднем сиденье поехал к бабушке, ловя завистливые взгляды дворовых мальчишек. До чего же хорошо, когда тепло, ветер по щекам, и ты — не крошечная шестеренка, которую стачивает система, адаптирует под себя, а ее пусковой механизм. Важная деталь, приводящая в движение все вокруг.

Как же было страшно, когда взрослый ушел, и как же здорово сейчас!

Ехали мы чуть дольше получаса, притормаживали, пропуская грохочущие фуры, потому что казалось, они нас просто сдуют с дороги. Пыхтели с горки на горку. Перекрывая рев мотора, Юрка хвастался школьными успехами, и что дядь Леша купил раму мопеда и колеса, а еще он ремонтирует соседские машины. Сам покупает запчасти, чтобы хозяева не напрягались, и перепродает. Копит себе на нормальный протез. Вспомнилась мать Юрки, которую я попытался закодировать. Интересно, почему не сработало?

С моим отцом не получилось, потому что он сильный. С ней — вероятно, потому что она совсем пропила мозги и превратилась в ничего не понимающее двуногое животное, цель жизни которого — прибухнуть и не просыхать. Здорово, что Каналья не пропил мозги. Или пропил не все. Или их у него изначально больше.

Бабушкин пес Боцман почувствовал гостей издали, встал на задние лапы, высунул голову за забор — казалось, что она наколота на колья — и поприветствовал нас радостным лаем, а когда я вошел во двор, бросился на грудь, попытался лизнуть, но я отвернулся. Из кухни выбежала бабушка, вытирающая руки о передник. Разулыбалась.

— Мальчики, айда к столу! Я борща сварила!

— У меня «четверка» по русскому! — похвастался Каюк, рванув переодеваться.

— Андрюша приехал. Идем, поздороваешься. — Бабушка сделала приглашающий жест.

Вот уж кого видеть не хочется, а придется.

В кухне восседал двоюродный брат. Что это с ним? Побледнел, заерзал, глазки забегали. Сразу видно — не рад мне братец. Глянул на электронные часы, кивнул мне и вскочил, будто на пружинах. Видимо, здорово я его самомнение пошатнул.

— Ба, мне пора. Автобус уйдет. Так ты утку мне дашь?

Бабушка вытащила из холодильника пакет, и по кухне распространился удушающий трупный запах.

— Она точно свежая? — уточнил я и помахал перед носом.

Бабушка развернула пакет.

— Да вот только зарубила. А пахнет горелым — тушку обжигала над плитой.

И тут до меня дошло, что это не утка воняет. Силуэт братца на миг превратился в манекен, покрытый гниющими струпьями. Я мотнул головой, и наваждение исчезло вместе с запахом, и волосы встали дыбом во всех местах.

— Че вылупился? — буркнул Андрюша, направляясь к выходу.

Бабушка устремилась за ним, говоря:

— Андрей, ну что ты так? Вы же родственники! У тебя есть толковый брат! А ты…

Что он пробурчал в ответ, я не расслышал. Чего он так? Да потому что гниет заживо, а я каким-то чудом научился видеть гниль и червоточины в людях, они словно обнажают передо мной свои душонки. Умение полезное, но отвратительное. Интересно, в силах ли я как-то помочь тем, кто гниет? Может, есть какое-то ментальное лекарство?

И еще один момент — все они меня на дух не переносят.