Есть тысячи способов убрать человека.

Чертова память взрослого! Так все красиво и радужно представлялось мне нынешнему, что я аж расстроился, соприкоснувшись с реальностью. Выходит, в девяностые проще сохранить бизнес, если у тебя есть крыша.

— Придется тебе, Алексей, дружить с афганцами или платить им, — предложил я. — Иначе нами заинтересуются, и бизнес мы не удержим. А деньги маячат очень хорошие.

— Не хотелось бы, — вздохнул Каналья, отхлебнул чай из чашки, которую перед ним поставила бабушка.

— Другой выход — создать альтернативу: ОПГ отмороженных, готовых на все за деньги. Или платить ментам, но они еще ненадежнее бандитов.

Воцарилось молчание. Каналья усиленно думал, бабушка молчала, ждала, пока я поем, радио пело. Снова вернулись мысли о том, что я видел во сне.

— Кто-нибудь знает, лимфома — это рак? — спросил я невпопад.

— Звучит смертельно, — ответила бабушка, вышедшая на улицу раскурить трубку. — У кого она?

— У матери одной девочки, — не стал говорить правду я и сразу же сменил тему: — Дед на связь выходил? Нам понадобится его помощь. В Москве становится опасно.

Бабушка пересказала новости, которые я уже слышал: Белый дом вне закона, окружен милицией, там нет света и воды, но депутаты не расходятся, потому что их поддерживают люди и часть генералов.

— Только бы не полыхнуло, — буркнул Каналья.

Возмущенная бабушка разразилась спичем, что, если народ поднимется, он может все, и тому пример — наш школьный пикет. Спорить с ней я не стал, а за деда было очень и очень тревожно.

— Деньги бери только долларами, — посоветовал я Каналье. — Как бы клиенты ни упрашивали. Может полыхнуть, и тогда рубли обесценятся.

— Откуда ты знаешь? — удивился Каналья.

— Так всегда было во время смуты, — ответил я, допил молоко и встал: — Поехали. Нужно успеть вернуться и обменять рубли, пока не стало слишком поздно. Иначе мы рискуем прогореть.

Мы сели в машину, и я долго рассказывал про инфляцию и о том, почему важно рассчитываться в долларах.

На выезде из города нас остановили гаишники и долго компостировали мозг, что Каналье нельзя управлять транспортным средством, хозяином которого он не является. Алексей тыкал под нос жирного, как насосавшийся клещ, сержанта сводом правил, тот делал вид, что забыл, как называются буквы, и отказывался признать свою неправоту. Заставил Каналью открыть багажник, достать огнетушитель, открыть аптечку — все оказалось новеньким, недавно купленным.

Каналья раздражался, раздувал ноздри, но старался держать себя в руках. Бабушка сверлила сержанта взглядом.

— Ну хоть тысячу дай и езжай себе! — в отчаянье воскликнул сержант.

Такая наглость меня доконала. Я опустил окошко, высунул голову и воскликнул:

— Товарищ сержант, как вам не стыдно! Мы бабушку на обследование везем, а вы последнее забрать хотите. Отпустите нас… с богом.

Гаишник алчно проводил взглядом проехавший «москвич», понял, что с нами только время теряет, и махнул рукой.

Каналья завел мотор и тронулся, нецензурно выругавшись.

Я волновался, что курс доллара к вечеру подскочит так, что мы окажемся в минусе, потому новые точки сбыта не искал, пробежался по старым, предупредив клиентов, что цена товара будет расти, если доллар подскочит. После Каналья заехал на авторынок, и в четыре вечера отвез меня к моему валютчику.