Мешок был завязан бечевкой. Сев на корточки, я перерезал ее, заглянул внутрь и увидел щенка… Щенков, целый выводок. Маленьких, бурых, только родившихся. Причем те, что сверху, не подавали признаков жизни.
— Кто-то выбросил новорожденных щенков, — сказал я с неким облегчением, хотя приятного было мало.
Обошел мешок, взял его с другого конца и высыпал содержимое на траву. Восемь штук, все слепые, но довольно крупные, некоторые уже окоченели и начали попахивать. И какой из них живой?
Подошел Кабанов, сжал горло рукой.
— Господи…
И тут один щенок заскулил и конвульсивно дернул лапами. Сколько же они так лежат? Точно больше суток, раз трупный запах появился. Я схватил живого щенка, эдакий бурый комок со свалявшейся шерстью. Оказавшись в руках, найденыш разинул пасть и заскулил.
Всхлипнув, Ян бросился к трупикам, принялся их тормошить, чтобы среди них найти живых. Боря присоединился к нему, ох хлюпал носом и размазывал слезы по лицу.
— Вот же уроды! Те, кто их убил. — бормотал Ян. — Все мертвые!
Мальчик, который свежевал котов, чтобы не умереть с голоду, так искренне страдает над мертвыми щенками! А ведь его чуть не убили из-за тех котов. Хорошо, что я в нем не ошибся.
Боря поднял одного щенка и сквозь слезы прохрипел:
— Этот еще теплый! Сделайте что-нибудь!
Он протянул мне щенка с таким видом, словно я — Джон Коффи, и могу его оживить. Я подержал трупик в руках, присмотрелся к нему и покачал головой:
— Немного опоздали, он уже не дышит.
Отказываясь принять неизбежное, брат топнул и воскликнул:
— Надо сделать хоть что-нибудь! Ну а вдруг!
Боря отошел в сторону и принялся проводить реанимационные мероприятия: надавливал на грудную клетку щенка, разводил-сводил лапки, как утопленнику.
Друзья обступили лежащих на траве щенков и смотрели на Яна молча.
— Бабушка их топит, — буркнул Барик, — ну, чтобы не мучались.
— Садистка твоя бабка, тьфу! — воскликнула Гаечка, забрала у меня щенка и принялась баюкать, как младенца, он так ослаб, что даже не шевелился.
— Че это садистка? — Барик растерянно огляделся. — Они ж быстро… того. Не мучаются.
— Он голодный, — шептала Гаечка. — Надо его покормить.
— У меня пирожки есть с мясом, — сказал Димон Минаев.
— Дурак, что ли? — Ден покрутил пальцем у виска. — Он же маленький, сдохнет. Ему молоко надо.
Я достал бутылку из-под колы с кипяченой водой, вытащил пробку, вспомнил, как выхаживал подыхающего от голода шмеля, и сказал:
— У него обезвоживание. Надо его сперва напоить. И хотя бы глюкозы немного. Ну, сахара. Это самое необходимое.
— Печенье не пойдет? — спросил Чабанов, я мотнул головой.
— Есть сладкий чай в термосе, — предложил Кабанов.
— Подойдет. Нужно совсем немного, буквально пару капель. — Я осмотрел готовых действовать друзей и скомандовал: — Давайте так. Найдите черепок, там смешаем воду с чаем. Кто-то должен сгонять в деревню за молоком, причем прямо сейчас. Мы будем ждать здесь. Илья, пойдешь?
Он самый толковый, не потеряется.
Друг кивнул.
— И я! — Ян поднял руку, как в школе.
Денчик вызвался с ними, и они чуть ли не бегом нас покинули.
Все прыснули в стороны — искать на помойке осколки посуды, Гаечка осталась баюкать щенка, приговаривая:
— Потерпи, маленький. Скоро ты поешь.
Минаев нашел блюдце с отколотым краем, отдал мне. Я очистил его от грязи, протер водой. Теперь — полпробки чая, две — воды, несколько кристалликов соли. Если щенок на последнем издыхании, глюкоза поможет ему продержаться, а там Илья с молоком подоспеет. |