– Я расскажу, я лучше расскажу, ладно, Артур? Все мои песни для тебя, они, ну, ты знаешь...

– Все мы смертны. – Артур смотрел в небо – Ладно, расскажи.

Галеш привычным жестом сбросил с плеча гитару:

Мы пройдем – в два часа пополудни –

Мимо буйно цветущих яблонь,

Через горький прохладный запах,

По зеленой глади травы,

И от нас по правую руку

Вдоль сплетения клейких веток

Будет тихо ступать аскеза,

Как последняя степень любви.

Мы пройдем – не бросая тени –

Без предчувствий и ожиданий,

Солнце высветит наши нимбы

Из подхваченных ветром волос,

И тогда по левую руку

Промелькнет осознание краха

Как последняя степень желанья,

Как последний решенный вопрос.

Мы пройдем сквозь стоячий воздух,

Не касаясь земли ступнями

Нет, никто не поднялся над миром –

Просто мир ушел из‑под ног.

И теперь любая дорога

Снова будет кончаться небом,

И пространство отсутствия мести –

Словно так и не отданный долг.

Артур вылетел за ворота на своей чубарой. Галеш смотрел на поднявшуюся под аркой пыль, слушал затихающий топот копыт и думал, что в первый раз за всю жизнь у него есть песня для себя самого. А еще он думал: хорошо, что Артур не знает, какая это песня. А еще... еще Галеш понимал, что Артур знает.

И песня эта, конечно же, заканчивалась смертью.

Я безумно устал от дорог,

От бесцельных шатаний по свету,

Чтобы так же вступать на порог,

Распевая все те же куплеты,

И все так же разглядывать слуг,

И все так же молить о ночлеге:

С каждым годом сильнее испуг

Ожидания первого снега.

Я безумно устал от огня,

Расплескавшего наземь бериллы.

Я устал – пощадите меня –

От базаров и уличной пыли,

От промозглой личины утрат,

От глухой беспросветности ночи,

От боязни падения, впрочем,

Если я не разбился вчера,

Завтра чья‑нибудь лошадь растопчет.

Я пришел, забирайте меня

Под крыло всеблагого закона.

Я устал умирать у фургона.

Я пришел, убивайте меня…

* * *

Ирма сидела у окна, любовалась закатом, полыхавшим в остатках чудом уцелевших стекол дома напротив, и писала второе письмо Варгу, который почему‑то не спешил ответить.

По улице, грохоча копытами и рассыпая искры из‑под ног, пронесся крылатый конь.

Крылатый.

Перья в огромных крыльях были разноцветными, длинными и светились, как у ангелов на картинках. Воздух, расступаясь перед скакуном, закручивался в сияющие воронки, самыми неожиданными красками расцвечивался втянутый в них мусор. Миг – и видение исчезло. Если бы не грохот копыт, доносящийся с соседней улицы, Ирма решила бы, что ей привиделся и конь, и... кажется, у него на спине сидел всадник?

– Что там? – недовольно спросил Сватоплук, выглянув из своих покоев.

– Не знаю, – пожала Ирма плечами, – ангелы пожаловали. – И, увидев, как передернулся братик, успокаивающе улыбнулась. – Я шучу. Какая‑то новая нечисть. Лошадь с крыльями.

– Бред, – буркнул Сватоплук, – видения и соблазны. Ты получила ответ?

– Ты спрашивал об этом час назад, – как можно мягче напомнила Ирма.

Сватоплук сверкнул глазами из‑под длинных ресниц и молча закрыл дверь.

... Как она и предполагала, Сватоплук поддался всеобщему заблуждению. Он так же, как и многие, не важно, верившие в святость Артура Северного и небесное происхождение Альберта или же, напротив, почитавшие их пришельцами из Преисподней, полагал, что Братья сильны, лишь пока составляют единое целое.