Джек почувствовал себя перед судьей, пусть даже судья случайно приходится родным братом.

Большой брат... судья. Настоящий Оруэлл.

– Достаточно сказать, – решил он отплатить Тому его же монетой, – что вопрос слишком сложный для обсуждения по телефону в такую рань.

– Очень остроумно. Впрочем, признаюсь, я даже обрадовался, что он так на тебя ополчился. Столько лет мы слышали одно – как ему хочется разыскать тебя, вернуть в семейное лоно. Постоянно, как мантру, твердил: «вернуть Джека в лоно». Словно одержимый. А потом одержимость пропала.

Джек, казалось бы, должен был радоваться, никогда не думая возвращаться ни в какое лоно. Но нет. Он скорее почувствовал острую жалость, будто чего‑то лишился.

Лет пятнадцать назад, когда он ушел из колледжа, из семьи, из общества в целом, отец его не один год разыскивал. Каким‑то образом узнал от кого‑то номер телефона, принялся названивать. Со временем дело дошло до согласия пообедать с ним в городе. После чего они приблизительно раз в год вместе закусывали или играли в теннис.

Отношения в лучшем случае хрупкие и непрочные. Джек всегда с трудом общался с людьми. Хотя отец никогда этого не говорил, было ясно, что он разочарован в младшем сыне. Считая, что тот занимается наладкой электроприборов, упорно его подталкивал – закончи колледж, включись в пенсионную программу, подумай о будущем, глазом моргнуть не успеешь, придет пора выйти на пенсию и так далее и тому подобное...

Он не имел никакого понятия о сыновних делах, совершаемых им преступлениях, убитых ради пропитания людях, в чем Джек никогда бы ему не признался. Это доконало бы старика.

– Где он, ты говоришь?

– В городской больнице Новейшн. Ничего больше не знаю. По‑моему, в округе Дейд.

– Где это...

– К югу от Майами. Слушай, лучше звякни в больницу – номера у меня нет, – спроси, как доехать от международного аэропорта Майами. Туда тебе надо лететь.

– Замечательно.

– Если он очнется, скажи, я приеду, как только смогу.

Обязательно, подумал Джек. И вдруг вздрогнул.

– Если очнется?

– Да. Если. Говорят, он сильно пострадал.

Грудь вдруг пронзила боль.

– Отправлюсь, как только доделаю несколько срочных дел. – Он внезапно почувствовал навалившуюся усталость.

И положил трубку. Ему больше нечего было сказать брату.

4

Семели проснулась одна в темноте. Открыла глаза, лежала в полной неподвижности, слушала. Слышала дыхание членов родного клана вокруг, тихое, громкое. Слышала скрип досок старого, легко качавшегося плавучего дома, тихий плеск вод лагуны о борта, лягушачье кваканье, стрекотание сверчков среди ночных звуков других живых существ, населяющих Эверглейдс[2]. Вздрогнула, когда кто‑то рядом – скорей всего, Люк – то ли кашлянул, то ли всхрапнул.

Плотный горячий воздух влажным покрывалом лежал на обнаженных руках и ногах, но она к нему привыкла. Сентябрь обещает быть жарким, хотя не таким, как август. Тот был действительно жарким, жарче не припомнишь.

Отчего она проснулась? Всегда крепко спит по ночам. И тут вспомнился сон – не в деталях, которые исчезли в ночи, как утренний туман после бури, а общее впечатление чего‑то надвигавшегося... приближавшегося.

– Кто‑то идет, – вслух шепнула она.

Непонятно, откуда ей это известно, – просто ясно, и все. Прозрение пришло не впервые. Она то и дело без предупреждения чувствует, что вскоре что‑то произойдет, и каждый раз действительно происходит.

К ней кто‑то идет. Человек – мужчина – уже в пути. Неизвестно, к добру или к худу.