и глухие удары, а в копошении тел внизу ничего нельзя было разглядеть.

     А потом снаружи громко закричали, зацокали копыта, откуда-то издалека

затрещал пулемет, но тут же захлебнулся.

     - Сармат, ты цел?

     В дверном проеме возникла крупная фигура.

     - Что со мной может случиться,  Мартын?  -  донесся  спокойный  голос

Сармата.

     Виктор увидел, как Сармат стряхнул с  себя  чье-то  тело,  подошел  к

Мартыну и обнял его.

     - Спасибо, что опоздал! Я немного поразмялся.

     - Выпороть бы тебя, лезешь, куда не надо!

     Они вышли на улицу,  и  голоса  стихли.  Виктор  подождал  немного  и

спросил - "Что дальше?"

     Но парень не отвечал. Он привалился головой к тонким перилам, шапка с

широким козырьком съехала набок и прут острым ребром  уперся  ему  в  лоб.

Тонкая струйка крови стекала из виска на грязные ступени.

     Час спустя Виктор сидел в штабе дружины. Он доедал  тушеное  мясо  из

пакета и прислушивался к рокочущему голосу  Сармата,  идущему  из  дальних

комнат - там прощались с погибшими дружинниками.

     Волокнистое мясо вязло в зубах. Дрянная еда.  Пора  уносить  ноги  из

местной заварухи. Что он люто  ненавидел,  так  это  политические  склоки.

Здесь, в Саратове, судя по всему, густой расклад. Самое умное - быстро  на

станцию и отсидеться пару недель в своем кунцевском убежище.

     На брошенную дачу он набрел три года назад, прячась от шальных лупил,

которым вздумалось крутануть его. Тогда он носил заплечный найф и  оставил

двоих лежать на снегу. Лупилы притихли. Только ненадолго: кто-то  из  этой

чумной  братии  выследил  его  и  пошла  беготня.  Уходя,  он  набрел   на

спрятавшуюся в лесу дачу. Долго бродил по необъятным  помещениям,  дивился

мраморному полу и фигурному паркету, а когда случайно нашел вход в  подвал

и задействовал дизель-генератор, то ахнул. Запасов еды хватило бы  человек

на десять и не на один год. Часть пакетов, правда, рассыпалась в труху, но

густо  смазанные  банки  блестели  в  ярком  свете   прожекторной   лампы,

подвешенной к потолку. Роскошный драп диванов, к сожалению, истлел.

     Здесь он зимовал и отсиживался после трудных ходок.

     Вот и сейчас ему  хотелось  отложить  вилку  и  тихонечко  исчезнуть.

Получил он немало. Да и так накопилось порядочно чонов, хватит надолго.  С

чеками ООН никакие кордоны не страшны. Но каждый раз, несмотря на страшные

клятвы плюнуть на ходки и зажить по-человечески,  его  бросало  из  одного

края в другой, с гнилой неблагополучной территории в места совсем жуткие.

     Несколько раз он приходил  на  развалины  дома.  Медленно  заселяемая

Москва сюда еще не добралась, руины оплыли, поросли кустарником. Он уходил

оттуда, бормоча  "я  найду  ее",  и  снова  поезда,  платформы,  долгие  и

утомительные дороги...

     Десять лет его мучило ощущение внутренней неполноты, двух людей он не

мог забыть.