В подтверждении серьезности своих намерений оратор вытащил из кармана галифе наган и выстрелил в воздух. Замороченные, испуганные крестьяне, кто как мог быстро, побежали с гумна.

    -  Чего он говорил-то? - спросил меня Иван Лукич, когда мы добрались до избы.

    -  Сказал, что будут отбирать продовольствие, - объяснил я.

    -  Чего отбирать? - не поняла хозяйка.

    -  Зерно, картофель и все, что у вас есть.

    -  А чем нам тогда детей кормить? - наивно спросила она,

    Ответ на этот вопрос следовало переадресовать в московский Кремль, но я делать этого не стал, просто промолчал. Наступило тревожное ожидание. Деревня замерла. Дети, напуганные недавними гостями, вели себя непривычно тихо, сидели в закутке за печкой и о чем-то шептались. Старик встал на колени перед иконами и разговаривал с богом.

    Часа два к нам никто не являлся, потом дверь, как и в прошлый раз, без стука распахнулась и в горницу вошли три продотрядовца. Наших знакомых среди них не оказалось, но это ничего не изменило. И в этих новых лицах была та же уверенность и равнодушие. Иван Лукич встал с колен и подошел к гостям. Поясно им поклонился. Ему никто не ответил.

    -  Ну, будешь сам отдавать излишки зерна или что? - сказал высокий человек со впалыми щеками, заросшими густой щетиной, и запавшими, лихорадочно блестящими глазами чахоточного.

    -  Так нечего отдавать! - неожиданно спокойно ответил хозяин. - Какое в наших местах зерно, сеем только себе на пропитание.

    -  Все так говорят, - хмуро сказал чахоточный. - Иди, открывай сусеки.

    Иван Лукич пожал плечами и пошел к выходу из избы. Все, включая детей, потянулись за ними следом. Мы подошли к крепко сколоченному амбару, и хозяин отставил в сторону колышек, которым была подперта дверь. Один из продотрядовцев подскочил к нему, оттолкнул и первым пошел в помещение. Старик неловко повернулся к нам и как-то обезоруживающе улыбнулся.

    В ворота в этот момент въехала подвода, наполовину наполненная мешками с зерном. На облучке сидел давешний солдат в шинели, перекрещенной пулеметными лентами. Он сразу же направил лошадь к амбару,

    -  Нашли? - крикнул он зыбким, нетрезвым голосом.

    -  А то! - отозвался чахоточный

    -  Эй, старый хрен! - заорал на хозяина солдат. - Подавай сюда мешки!

    -  Какие еще мешки? - недоумевая, спросил Иван Лукич.

    -  Пустые, сволочь кулацкая, будешь со своим пащенком зерно насыпать.

    «Пащенком», как можно было догадаться, он посчитал меня.

    -  Так нет же у меня излишков, - бесцветным голосом ответил старик, показывая на сбившихся в кучку внуков. - Вон, у меня сколько ртов, их же кормить нужно.

    -  Ты, сволочь кулацкая, кому здесь ввинчиваешь! - истерично закричал чахоточный. - Трофим, есть у них зерно?

    -  Есть, - ответил тот из амбара, - у них много чего есть!

    -  Так значит ты, сволочь, препятствоваешь пролетарскому равноправию! - продолжил истерику чахоточный и сорвал с плеча винтовку. - Сыпь зерно в мешки и выноси, иначе всех в расход путцу!

    -  Родненькие, что же вы делаете! - завыла хозяйка.