Чахоточный передернул затвор и прицелился во внука Егорку, мальчика лет шести. Тот, не понимая, что происходит, смотрел на него во все глаза, не сходя со своего места.

    -  Считаю до трех, - крикнул чахоточный и зашелся в кашле. - Раз! Два!

    Мы со стариком бегом кинулись в амбар.

    -  Да где ж я мешки-то возьму, - плачущим голосом пожаловался Иван Лукич, - у меня их и есть-то всего три штуки!

    Продотрядовец Трофим, осматривающий амбар, услышал и заржал.

    -  Ниче, в жопу жаренный петух клюнет, в бабью юбку насыплешь!

    Он, удостоверившись, что в ларях есть зерно, теперь профессионально обыскивал амбар, видимо, в надежде найти тайники

    -  Сам говори, где у тебя захоронки, - отсмеявшись своей соленой шутке и свирепо выпучив глаза, сказал он. - Найду - всех к стенке поставлю!

    -  Нет у меня никаких захоронок, все, что есть, здесь.

    Трофим внимательно посмотрел на хозяина и удивленно спросил:

    -  У вас что, еще продотрядов не было?

    -  Нет.

    -  То-то я гляжу, вы тут жируете, - удивился он, - пока пролетариат пухнет с голода! Ниче, скоро узнаете, почем фунт лиха!

    Зерна у Ивана Лукича, по моим прикидкам, оказалось заготовлено совсем немного, всего два ларя. Было непонятно, как им можно прокормиться троим взрослым и четверым малышам. Однако, герои революции думали по-другому. Все они вошли вслед за нами в амбар и, разглядев крестьянские запасы, стали нарочито громко удивляться кулацкой жадности и ненасытности. Облазив все закрома, продотрядовцы первым делом конфисковали в пользу пролетарской революции четверть самогона и свиной окорок. После чего тут же начали поправлять пошатнувшееся на царской каторге здоровье.

    Однако, и о нас со стариком продотрядовцы не забыли. Пока они пили самогон, мы с Лукичом под стволом нагана прилежно вычерпывали совком из ларей зерно и пересыпали его в мешки. С тарой для пшеницы вопрос был решен в рабочем порядке с большевистской простотой: нас просто заставили высыпать из мешков картофель. Наполненные зерном мешки мы со стариком выносили из амбара и аккуратно укладывали на подводу. Каждый раз, когда мы появлялись во дворе, начинали выть старуха и невестка, но Иван Лукич цыкал на них, и они послушно замолкали.

    Пока мы «работали», к четверым уже наличным заготовителям присоединились новые товарищи. Сначала пришла троица во главе с низкорослым в кожанке, последним явился оратор-командир в картузе со звездой. Самогон начал катастрофически быстро кончаться, в бутыли его осталось пальца на четыре, и у Ивана Лукича потребовали добавки.

    -  Больше ничего нет, - угрюмо ответил он, выгребая из ларя последние зерна пшеницы.

    -  Брешешь, сволочь кулацкая! - завопил чахоточный. - Смотри, найду, где прячешь, своей рукой в расход пущу.

    -  Кто тебе мешает ищи, - равнодушно сказал старик.

    -  Не хочешь сам давать, скажи, у кого есть, - ласково посмотрел на хозяина красными глазами командир, - не то мы твою дочку сейчас оприходуем!

    Иван Лукич спрятал глаза и повторил:

    -  Нет у меня самогона.

    -  Так и нет? - глумливо переспросил молодой парень со всклоченной кудрявой головой.

    -  Нет.

    -  Тогда вставай к стенке!

    Иван Лукич не понял, что тот от него хочет, и у какой стенки ему становиться, спросил:

    -  Куда вставать-то?

    Такой наивный вопрос вызвал взрыв веселья.