-  Никак попал? - спросил кто-то из продотрядовцев.

    -  Не, это он просто так, дуркует, - ответил стрелок, начиная хищно раздуваться ноздрями. - Я целил выше. Эй, старый хрен, - крикнул он сникшему Ивану Лукичу, - дашь самогона или вторая пуля твоя!

    Хозяин ничего не ответил и свалился набок. Я неподвижно стоял в стороне, не зная, что делать. Кузнецы народного счастья загнали меня в тупик. Стоило мне вмешаться в развитие событий, как эта мирная пьянка начнет переходить в кровавое побоище, которое вряд ли окончится даже с их гибелью. На защиту своих лучших сынов явится карающая десница революционного правосудия и сурово отомстит мелким частным собственникам, посягнувшим на жизнь героев. Меня здесь ничего не держало, а крестьянам от своих домов деваться было некуда.

    -  Эй, дядя, ты чего? - удивленно спросил кудрявый. - Никак со страха окочурился!

    -  Ты, мазила, ему в лобешник закатил, - негромко констатировал кожаный командир. - С пяти шагов промазал!

    -  Да не может того быть, я на ладонь выше башки целил! Никак рука дрогнула? - огорчился кудрявый. - А может дуркует?

    Я подошел к Ивану Лукичу. Он лежал на боку, поджав ноги, седые поредевшие волосы окрасились кровью Я проверил на шее пульс. Слава богу, он был жив, пуля только зацепила голову.

    -  Жив, помогите отнести его в дом, - обратился я к пьяной компании.

    Мне никто не ответил, продотрядовцы удивленно рассматривали меня, как неведомое насекомое. Первым опомнился краснозвездный командир:

    -  А ты, контра, кто есть такой, чтобы вмешиваться в этот, как его, революционный процесс? Ты откель такой умный взялся?

    -  Я военный фельдшер, инвалид империалистической войны. Долго еще сидеть будете?!

    Напор, видимо, подействовал, и со скамьи встал мужик со следами былой человечности на лице. Он пришел одним из последних и был пока достаточно трезв.

    -  Пошли, Ерема, поможем, - сказал он парню с глупым и простодушным лицом, - чего деду здеся здря валяться.

    Они подняли старика, один - подмышки, другой - за ноги, и вынесли из амбара. Увидев мужа, жутко завыла Елизавета Васильевна. Аксинья бросилась к свекрови и обхватила ее обеими руками.

    -  Что же вы, изверги, наделали! - крикнула она «санитарам».

    Те, не глядя на женщин, понесли хозяина в избу.

    -  Не плачьте, он жив, согрейте лучше воду - торопливо сказал я им и побежал открывать дверь.

    В избе на столе стояла трехлинейная керосиновая лампа. Ребятишки спрятались за печь и замерли там, не выдавая себя даже шепотом. Продотрядовцы положили Ивана Лукича на лавку возле окна и торопливо пошли из горницы.

    -  Дядя Степа, - сказал старшему простодушный парень, приостанавливаясь у порога, - ты глянь, какая у их лампа, забрать?

    -  Свет мне будет нужен самому, - жестко сказал я.

    Степан угрюмо посмотрел на меня и, видимо, стыдясь своей нерешительности, процедил сквозь зубы:

    -  Потом заберешь, еще будет и на нашей улице праздник!

    Столкнувшись с ним, в избу вбежали женщины и кинулись к раненному.