— Лотерейный билет, выигравший «Волгу», о котором предупреждал Гонта…

— Я слушаю.

— Оплачен. «Волга» выдана шестого января в Москве. Сейчас сообщили.

— Оплачен?

«Что же за билет Шкляр проверял в сберкассе у источника? Если подлинный в Москве, то билет Вероники…»— Волнение Молнара передалось Ненюкову.

— Может иметь отношение к контригре Спрута, — Молнар выжидал.

— Посмотрим.

— Хорошо, Владимир Афанасьевич, — он похоже повеселел.

— Как с газетами военных лет? — спросил Ненюков.

— Где упомянут Теодор? Мне обещали.

— Иначе Андрею придется ехать в архив…

— Постараюсь.

Ненюков остался стоять у окна.

«Кроме объявления в парке, ни намека на существование билета, — думал он, — если это отвлекающая игра Спрута, то таким образом нас думают на нужное им время разбросать по Закарпатью? Будет только один такой маневр или несколько? Когда й как все начнется?»

В дверь постучали.

— Войдите!

Сантехник гостиницы, он же электромонтер Роман, снял шапку, потоптавшись, ухнул с порога:

— Дежурная велела идти на второй этаж. Клиент икону забыл. Дежурная сказала: надо начальника известить…

— На втором этаже? В каком номере? — Ненюков не сразу разобрался в этих «велела» и «сказала».

— В двести десятом.

«У Терновского!»

— Что за икона, не знаете?

— Девка, — Роман оглянулся, в коридоре никого не было, — на груди круг, а в кругу пацан…

«Богоматерь «Оранта», — определил Ненюков, — «Боголюб-ская»? С выставки?

— …Дежурная велела, чтобы срочно. Сказала, им еще белье в номере менять.

Все свободное население Клайчева поднялось на Холм, особенно много было детей. Ракеты, запускавшиеся с шоссе, привлекли людей из соседних сел, в связи с чем пришлось увеличить милицейский наряд, обеспечивавший порядок в районе замка. Закрыт был также подход к парку со стороны гостиницы.

Возвращаясь, Кремер сделал изрядный крюк, чтобы обогнуть оцепление. Окрестные улицы перегородили «фурманки», пахнувшие свежеструганым деревом, с солдатами на козлах. Вдоль панелей тоже стояли солдаты в серой форме, жандармы с собаками в намордниках, на строгих ошейниках — парфорсах. Пока шли съемки, Клайчево жило памятью страшных дней сорок четвертого.

Кремер шел не спеша. Боковые улочки были пусты. В магазинах, окружавших площадь-перекресток, казалось, не осталось ни одного посетителя, кафе с металлическим петухом над входом было закрыто, у автостанции толпились только пассажиры междугородных автобусов.

Автобусы отправлялись в Сваляву, Криву, Ясиню, Воловец, названия эти бессчетно повторялись в звучаниях, возвращавших словам их первозданный смысл: «Крива», но «Воловёц», «Ясиня», «Свалява».

На сквере, позади бывшей ратуши, сидело несколько пенсионеров-филателистов. Кремер на ходу заглянул в кляссеры: шиллинговый Ньясаленд, Остров Вознесения, голубые Бермуды с надпечатками.

Кремер подходил к замку, когда из-за угла неожиданно выдвинулась фигура, в форменной шинели с белой портупеей, и кобурой, Кремер замедлил шаг.

«Наверняка остановит, предложит открыть портфель…» — подумал он.

Еще не поздно было повернуть назад либо повторить прием, использованный в Москве, на Ярославском вокзале, но в условиях маленького Клайчева и то и другое было чистым безумием.