|
– Свечу ручной работы и масло для ванны. И прежде чем ты спросишь, где я их взял, скажу: нашел у себя дома. – Неудивительно. Я же их и подарила этой, как бишь ее, ну, той девице, которую ты бросил. Она еще улыбалась как акула. – Ты сделала Ванессе подарок? Мы шли по бесконечной анфиладе, из комнаты в комнату, из одной гостиной в дру-гую. Мимо каминов, диванов, на которых нам запрещено сидеть, и кофейных столиков, куда нельзя ставить чашки. – Да, в качестве утешительного приза. – Как видишь, она его не оценила. – Сучка. – Точно. Сучка с улыбкой акулы, – согласился он, и мы оба хмыкнули. Наконец мы добрались до последней комнаты в глубине дома. Когда-то леди Никтовер принимала здесь гостей: это была ее малая гостиная. Потом Унылый Поэт сочинял тут вирши, а сейчас мистер и миссис Силчестер устраивают приемы: в стену вделали бар орехового дерева, с затуманенным зеркалом и краниками для пива. На стеклянных полках вдоль стены стоят ряды бутылок с немецким пивом начиная с 1800-х годов. На полу роскошные ковры персикового цвета, ноги в них прямо утопают. Высокие табуреты у стойки обтянуты натуральной кожей, а стулья пониже расставлены тут и там вокруг столов из ореха. Но ключевой элемент – это полностью застекленный эркер, откуда открывается вид вниз, на долину, и вверх, на холмы. В саду у дома цветут розы – целых три акра благоухающих роз, а в открытом бассейне течет проточная вода. Двустворчатые двери в сад были открыты, гигантские известняковые плиты спуска-лись к воде в центре лужайки. У фонтана, рядом с весело журчащим ручьем, был накрыт стол. Белая льняная скатерть, серебро, хрусталь. У нас в семье все церемонно. Такая дивная картина. Жаль, что мне придется ее нарушить. Вокруг стола порхала моя мать: в платье до колен из белого твида от Шанель и черно-белых туфлях без каблука. Она элегантно отгоняла ос, грозивших испортить ее обед в саду. Ни один светлый волосок не выбивался из идеальной прически, на бледно-розовых губах витала легкая улыбка. Это неизменная улыбка, она не зависит от того, что творится в мире, в ее жизни или сию минуту в комнате. Обладатель навороченного «рейнджровера», он же – пластический и реконструктив-ный хирург, он же – втайне – хирург по увеличению сисек, наш средний брат Филипп уже сидел за столом и разговаривал с бабушкой, как всегда, одетой самым подходящим для дан-ного случая образом – в платье в мелкий цветочек для приемов в саду. Поза у бабушки, как всегда, надменная, спина прямая как штырь, волосы собраны в тугой пучок, губы и щеки в меру подкрашены, на шее жемчужное ожерелье. Руки на коленях, щиколотки вместе – так, без сомнения, учили сидеть в пансионе благородных девиц. Ни жестом, ни словом она не реагировала на то, что говорил Филипп, и скорей всего вовсе его не слушала, внимательно и неодобрительно наблюдая за усилиями моей матери. Я потупила взгляд и пригладила подол платья. – Потрясающе выглядишь, – сказал Райли, глядя в сторону, чтобы я не подумала, буд-то он хочет меня подбодрить. – Похоже, она хочет нам что-то сообщить. – Угу. Что она нам не родная мать. – Ты же не всерьез это говоришь? – раздался голос позади нас. – Эдит! Я поняла, что это она, даже не успев обернуться. Эдит работала у родителей эконом-кой тридцать лет кряду. Она всегда была с нами, сколько я себя помню, и заботилась о нас куда больше, чем все четырнадцать нянек, которые перебывали в доме, вместе взятые. В од-ной руке она держала вазу, а в другой – огромный букет цветов. Поставив вазу на стол, она обняла меня. – Эдит, какие замечательные цветы! – Красивые, правда? Купила их сегодня утром, специально съездила в новый супер-маркет, вниз к… – Она замолчала и посмотрела на меня подозрительно. – Нет. |
