Его черты стали какими-то угрюмыми и жёсткими, что старило графа. Внезапно на душе Томаса стало неприятно, и нежная Изабелла д’Апхер казалась ему ещё беззащитнее. «Во сне она говорила по окзитански», — подумал он. — «Не поэтому ли её брат не хочет ничего о ней знать?»

— Но достаточно этого. Они и, правда, должны думать, что вы приземлились в зарослях.

Томас остерегался произносить вслух, в противоположность доводам дю Барри, но охотничий праздник действительно выглядел как древний ритуал: мужчины во дворе кричали тосты, казалось, что красные охотничьи униформы пылали в свете огней. Слуга принёс из сеней волынку и играл грубую, быструю мелодию.

— Нет, я только оказался в новом мире, — обворожительно ответил юноша. — Месье д’Апхер? Я могу попросить вас о помощи? Очень важно — для естествознания месье де Буффона.

— Позвольте угадать, вам нужна моя лошадь для дальнейших экскурсий?

— Да. И вы могли бы убедить месье Антуана в том, что я должен несколько дней квартировать с охотниками в деревне? Мне обязательно нужно время… для моих научных исследований, — что не совсем было ложью.

Граф одобрительно кивнул.

— Вы волнуетесь за своё дело, Томас, мне это нравится.

Искры разлетались в фиолетово-синем небе. Юноша следил за ними до тех пор, пока, как казалось, они не касались звёзд, которые сегодня нисколько не выглядели дальними.

Потом краем глаза Томас уловил движение. За одним из окон башни, в библиотеке стояла фигура. Мужчина мог только видеть силуэт, но даже на таком расстоянии он узнал длинные, кудрявые волосы.

***

Юношу не заботило то, что слуга удивлённо смотрел ему вслед, когда он взбежал по лестнице к библиотеке и, задыхаясь, понёсся в кабинет. Томас не ошибся. На столе среди бумаг стоял подсвечник со свечами. Художник развернулся и пытался что-нибудь различить в темноте. Где-то позади полок дрожал слабый свет.

— Мадемуазель д’Апхер? — сказал он в тишине.

Был слышен шелест ткани, потом то, как шлейф скользнул по корешкам книг. Затем закрылась дверь. Томас бросился туда. В самом конце он действительно обнаружил дверь, хорошо спрятанную между двумя стеллажами с покрытыми пылью произведениями Шекспира. С бьющимся сердцем юноша положил руку на дверную ручку. Определенно, должно быть вино заставило его забыть все манеры.

Но дверь уже распахнулась. В каморке у окна стояло кресло. На нём было расстелено тёмное шерстяное одеяло, брошенное складками, как будто кто-то неосмотрительно стряхнул его с плеч. На столике рядом с креслом в чашке дымилась горячая жидкость, рядом лежали две книги. Терпкий запах лекарственных трав смешивался с ароматом фиалки. Она действительно жила в башне как ведьма из истории Дидо. Рядом с креслом находилась следующая межкомнатная дверь, которая, по всей видимости, вела в настоящую комнату. Томас на цыпочках вошёл туда и прислушался. Тишина была такой густой, что стучала в ушах. Но что-то говорило ему, что за этой дверью кто-то также напряжённо прислушивался, как и он сам. Томас осторожно постучал.

— Мадемуазель?

С торопливым защелкиванием в замке повернулся ключ, потом снова тишина. Рассудок твердил ему, что нужно немедленно вернуться назад, что он уже слишком далеко зашёл. Однако сегодня слушать разум было невозможно. Взгляд упал на одну из двух книг. «Contes de fees» — «Сказки». Но ещё была другая книга, которая также магически притягивала его как невидимое присутствие мадемуазель Изабеллы: «La jeune Américaine et les contes marins» — «Молодая американка и сказки на озере».