Изменить размер шрифта - +
Лишь в мае 1913 г. окружная прокуратура заявила, что полностью снимает все обвинения в его адрес. К этому времени уже давным-давно было доказано alibi Александера, его обвинитель Фрэнк Тёрни отказался от всех своих россказней, заявив, что они были сделаны ввиду недопустимого ведения следствия, и даже Лидия Хоувелл благополучно вышла из сумасшедшего дома, продемонстрировав положительную динамику лечения. «Сэнди» пробыл в статусе обвиняемого в массовом убийстве немногим менее 3-х лет и следует признать большим счастьем то, что он остался жив. В его случае вероятность сесть на «горячий стул» была совсем ненулевой.

Он, однако, получил возможность жить дальше и прожил очень долгую жизнь, скончавшись в возрасте 85 лет. Он не попадал более под суд и вёл жизнь законопослушного гражданина. Нет никаких сомнений в том, что Александер Шеффилд был невиновен в том, в чём его пыталась обвинить прокуратура округа Харрис – в этом нас убеждают не только обстоятельства этого расследования, но и весь ход последующих событий. История массового убийства в Хьюстон-Хайтс хотя и отличается некоторыми деталями от того, что происходило до и после, тем не менее отлично ложится в общую канву известных нам криминальных событий и прекрасно дополняет её.

 

5 июня 1910 г.

 

Семья Харди, проживавшая на протяжении трёх десятилетий на территории округа Маршалл, штат Айова, считалась по местным представлениям совсем небогатой и не очень-то благополучной. Во-первых, у 59-летнего Джеймса и его 57-летней супруги Лавины (James and Lavina Hardy) было всего двое сыновей, что для любой семьи, живущей крестьянским трудом, очевидно мало. Во-вторых, члены семьи были не очень-то здоровы – у Джеймса на протяжении многих лет развивался сильный артрит левой руки, из-за чего рука сильно болела и не разгибалась полностью. А старший из сыновей, 29-летний Эрл (Earl Hardy), страдал, по-видимому, хронической болезнью сердца, при физических нагрузках он бледнел, потел, впадал в предобморочное состояние, в общем, работник, что называется, он был аховый. А люди, чьи физические кондиции ниже средних, в сельских общинах обычно оказываются во всех отношениях вытесненными на периферию. Почему так происходит, думается, объяснять особо не надо; в сообществах, где от физической силы зачастую зависит жизненный успех, мужчина не должен быть немощным. В-третьих, у Харди не было никакой недвижимости. Они жили в арендованных домах, вели хозяйство, близкое к натуральному – разводили кур, мелкую скотинку, питались со своего огорода, держали двух лошадей. В общем, по меркам американских фермеров начала XX жили отнюдь не зажиточно.

Хотя и нищими назвать их было бы неверно. Харди всегда старались снимать хорошие большие дома с мягкой мебелью, надворными постройками, большими участками земли. У семьи имелись кое-какие сбережения, разумеется, не тысячи долларов, но ведь по меркам того времени даже несколько сотен долларов являлись значительной суммой!

В общем, это были простые американцы из айовской глубинки, самой что ни на есть настоящей. Дом, в котором семья жила в начале лета 1910 г. был удалён от ближайшей железной дороги на 6,5 км, а до более или менее крупных населенных пунктов расстояние было таким же или даже по более.

Достойно упоминания то, что в доме, арендованном семьёй Харди в такой глуши, имелся телефон, спаренный с соседней фермой, принадлежавшей семье Престон, до которой было около 1 км. Такой вот любопытный парадокс: с одной стороны – очевидная бедность, а с другой – самый что ни есть технический прогресс, можно сказать, его острие, ведь отнюдь не в каждом городском доме в те годы имелся телефонный аппарат! Между Престонами и Харди существовала договорённость о подаче условного сигнала по телефону в случае тревоги – для этого надлежало покрутить ручку на корпусе и послать сигнал вызова на параллельный аппарат, но в трубку ничего говорить не следовало.

Быстрый переход