— Ты что-то задумал. Я заметила это еще утром, когда мы были на реке… Это потому, что я сразу же не сказала "да"? — Глаза ее смотрели прямо, но настороженно.

Грант помедлил, затем, в свою очередь, спросил:

— Сколько времени тебе потребуется, чтобы разобраться в своих чувствах, Брайони?

Брайони удивленно посмотрела на него.

— Я не знала, что ограничена во времени.

— Ограничений, собственно, никаких нет, просто мне кажется, что если тянуть, лучше от этого не станет.

— Грант, речь идет о моей жизни, — возразила она.

— Понимаю. Ты ведь уже не можешь думать о своей жизни… без этого? — Он прижал ее к себе так, что их тела соприкоснулись.

— Это… это шантаж…

— Нет, — спокойно ответил Грант. — Это реальность. Ты спроси себя, сможет ли другой мужчина дать тебе то, что даю я, сможет ли он заставить тебя чувствовать так же.

Брайони уставилась на него, и ее вдруг поразила мысль, что в Гранте Гудмане живут как бы два человека: один — тот, которого она любит, который не только нравится ей как мужчина, но и делает счастливым каждый прожитый ею день, а другой — такой же непредсказуемый, загадочный, как гора Крейдл… Сейчас она имеет дело именно с этим вторым человеком и в борьбе против этого, второго человека, подумала Брайони, у нее есть только одно оружие.

— А ты… — голос ее дрогнул, но Брайони заставила себя продолжить, — ты по-прежнему считаешь, что щенок может заменить мне возможность иметь от тебя детей, Грант? Ты что, собираешься дарить мне по щенку каждые два года?

Грант вдруг побледнел, а она напряглась, потому что впервые почувствовала, что боится его, но то, что он сказал, явилось для нее полной неожиданностью…

— Ты знаешь, Брайони, что значат для Лизы ее дети? Это трудно сравнить с отношением к карьере. По сути, пока они были маленькими, они не значили для нее ничего — они с таким же успехом могли быть щенками; теперь же, когда, как она выражается, они перестали быть маленькими разбойниками, она не прочь ими похвастаться…

— Перестань, — прошептала Брайони, — я не Лиза.

— Тогда тебе лучше подыскать себе человека, от которого ты будешь иметь детей. Очень может быть, что, когда ты удовлетворишь свое желание, мы сможем договориться.

Это невероятно… пролетело у Брайони в голове. Я знала, что он жестокий человек, но до такой степени… Боже, что же делать?

Брайони вспомнила о матери, которая в течение многих лет с трудом поднимала двоих дочерей, отказываясь для их блага повторно выйти замуж, хотя это значительно облегчило бы ей жизнь, и подумала, что не сможет жить в ладу с самой собой и уж лучше ей выйти из игры, чем окончательно истерзать свою душу…

— Грант, — прошептала она, — если ты испытываешь ко мне хоть какое-то чувство, отпусти меня. Ничего у нас не получится, я не могу жить так, как ты предлагаешь.

— Так, а что ты предлагаешь? — отрывисто спросил Грант. — Что ты по-прежнему будешь на меня работать?

Она закусила губу, сдерживая навертывающиеся на глаза слезы.

— Будем как начальник и подчиненный? — спросил он с едким сарказмом. — Это не так просто, как тебе кажется, Брайони. Например, сможешь ли ты забыть, как тебе нравилось, когда я, — он вновь расстегнул молнию на ее спине, — раздевал тебя вот так, медленно? — Он положил руки ей на плечи и легким движением сбросил с них платье. — Забудешь, что чувствовала, когда спала со мной? — спросил он едва слышно.