В тот вечер все пировали и веселились. Грация танцоров, мелодии песен и их ритмы, которые отстукивались на небольших барабанах, рассказали Доминику о том, что не мог выразить ни один язык. Терранин восхищался искусством руадратов: тонкой резьбой на каждом инструменте и оружии, элегантными формами таких предметов, как сани, чаши, коптилки. К ночи старые женщины предсказали буран. Племя поставило свои иглу. Сидя в одном из них, Флэндри услышал древнюю легенду. Ринн тихонько переводил мурлыкающую речь на эрио. Юноша смог уловить в незатейливом сказании о героическом походе начатки стиля, эпическое величие и даже философию. Позднее, лежа в спальном мешке и размышляя об услышанном, он пришел к утешительному выводу, что у него есть все шансы взять виррдов в свои руки.

Удастся ли ему впоследствии выжать что‑нибудь из мерсейцев – это был уже другой вопрос. Засыпавший терранин решил отложить его решение на потом.

Идвир спокойно произнес:

– Нет, ты не станешь предательницей своей расы. Высшая цель каждого человека должна состоять в том, чтобы помочь своим собратьям сбросить цепи Империи.

– Какие цепи? – возразила Джана. – Где были Император и его законы, когда я пятнадцатилетней девочкой пыталась удрать из Черной Дыры, а мой хозяин поймал меня и отдал Хихикающему Человеку?

Идвир протянул к ней руки, коснулся волос, погладил по щекам и на минуту задержал ладони на плечах. Она была здесь чужой, ее тело не вызывало у мерсейцев ни желания, ни отвращения. Поэтому, чтобы поберечь одежду, Джана привыкла носить в теплом помещении только юбку с карманами. Прикосновение к обнаженной коже было одновременно твердым и нежным, его грубоватая суровость подчеркивала таящуюся за ним сдерживаемую силу. Девушка светилась любовью, которая втекала в нее через руки Идвира. Вскоре пустой маленький кабинет наполнился сиянием, подобно тому как бывает на Терре, когда золотые закаты пропитывают собой воздух.

«Любовь? Нет, любовь – избитое, пошлое слово. Помню, кто‑то говорил мне… Не есть ли это та самая милость, с которой Господь обращается с нами, смертными?»

Над серым балахоном, над Джаной нависало властное и ласковое лицо Идвира. «Я не должна называть тебя Богом. Но я могу про себя звать тебя Отцом. В эрио есть слово „рохадванн“: привязанность, преданность, основанная на уважении и моей собственной чести».

– Да, лучше выразиться иначе: не сбросить цепи, а выжечь раковую опухоль, – согласился мерсеец. – Сползание законной власти к слабости или насилию – последняя стадия фатальной болезни. И та и другая крайности являются лишь двумя сторонами одного и того же процесса: превращения Рук в Главы.

Мужчина‑терранин непременно бы обнял расстроенную девушку и попытался бы ласковыми словами изгнать из ее памяти страшные воспоминания, от которых у нее до сих пор сводит судорогой живот и наливаются кровью глаза. Вслед за тем он бы считал себя сильно обиженным, если б она не согласилась лечь с ним в постель. Идвир требовательно продолжал:

– У тебя хватило твердости пережить свою муку, а впоследствии перехитрить мучителей. Согласись, что ты обязана помочь освободиться именно тем людям, которые обязательно отвергли бы твое наследие.

Она опустила глаза, сцепила пальцы.

– Как? Я думала… то есть… ты хочешь поработить человечество, так ведь?

– Я думал, ты давно поняла, чего стоит пропаганда, – сказал он с упреком в голосе. – Что бы ни случилось, тебе никогда не увидеть реальных изменений. Для этого понадобятся века непрерывных усилий. А конечная цель – освобождение. Освобождение мерсейцев. Мы не собираемся лукавить и делать вид, что наши главные усилия направлены на что‑то другое. Но в своей работе мы нуждаемся в партнерах. Ведь, в конце концов, у всех у нас одно общее желание: подчинить Воле слепую Природу и Случай.