— Куда вы?

— Я возвращаюсь в Креси.

— Не попрощавшись со мной?

— Не хотел вас беспокоить.

Она удивленно посмотрела на меня:

— Что происходит? Почему вы так быстро уходите?

— Вы прекрасно знаете, что я не слишком общителен.

— Мне хотелось бы немного поговорить с вами.

— Как вам угодно.

Мы прошли по плиточному полу вестибюля, и Марианна толкнула дверь в библиотеку; там никого не было, и приглушенные голоса скрипок едва достигали нашего слуха сквозь стены, уставленные книгами.

— Я хотела сказать вам, что нам будет очень жаль, если вы откажетесь состоять в нашем благотворительном комитете. Почему вы не хотите согласиться?

— Я не гожусь для таких дел.

— Но почему?

— Я боюсь ошибиться, — ответил я. — Как бы мне не подпалить стариков, вместо того чтобы построить им приют, не выпустить душевнобольных на свободу, а философов не упрятать в психушку.

Она покачала головой:

— Не понимаю. Организовать университет нам удалось именно благодаря вам; ваша речь на открытии была замечательной. Но в какие-то минуты вы, кажется, совсем не верите в пользу наших усилий.

Я молчал, и она сказала в нетерпении:

— Так что же вы думаете?

— Признаться, я не верю в прогресс.

— Однако очевидно, что сегодня мы ближе, чем когда бы то ни было, к правде и даже к справедливости.

— А вы уверены, что ваши правда и справедливость стоят больше, чем они стоили в прошлые века?

— Но вы признаете, что наука лучше невежества, терпимость лучше фанатизма, а свобода лучше рабства?

Ее наивный пыл меня раздражал; она говорила их языком. Я сказал:

— Как сказал мне когда-то один человек, существует единственное благо: поступать согласно своим убеждениям. Я думаю, он был прав, и все, что мы пытаемся сделать для других, бесполезно.

— Ну вот! — воскликнула она с торжеством. — А если мои убеждения толкают меня бороться за терпимость, разум, свободу?

Я пожал плечами:

— Ну так и боритесь. Меня мои убеждения никогда ни на что не толкают.

— В таком случае почему вы нам помогли?

Она смотрела на меня с таким искренним беспокойством, что меня снова захлестнуло желание довериться ей без оглядки: только тогда я стану по-настоящему живым, буду самим собой и мы сможем говорить без экивоков. Но мне вспомнилось искаженное мукой лицо Карлье.

— Чтобы убить время, — ответил я.

— Я вам не верю! — воскликнула она.

В ее глазах были признательность, нежность и вера, и мне хотелось быть тем, кого она во мне видела. Но все в моем поведении было фальшью: каждое слово, каждое молчание, каждый жест и каждое выражение лица лгали ей. Я не мог сказать ей правды, мне противно было ее обманывать, и мне оставалось только уйти.

— Но это так. И теперь я возвращаюсь к своим ретортам.

Она через силу улыбнулась.

— Ваш уход для меня неожиданность. — Она сжала ручку двери и спросила: — Когда мы с вами увидимся?

Повисло молчание; она прислонилась спиной к двери, так близко от меня, и ее голые плечи светились в полумраке; я чувствовал запах ее волос.