Она села в коляску, колеса зашуршали по гравию. Обхватив руками ствол старой липы, я прижимался к шершавой коре. Неужели я снова живу? — подумал я с надеждой и тревогой.

В дверь постучали, и вошла Марианна; она подошла к моему письменному столу.

— Все еще за работой? — спросила она.

Я улыбнулся:

— Как видите.

— Похоже, вы за весь день не отошли от стола.

Я что-то пробормотал.

— И конечно, забыли позавтракать! Так вы подорвете свое здоровье.

Она озабоченно смотрела на меня, и мне стало стыдно: не есть, не спать, отдать почти все свое состояние и время — для меня и для нее означало разные вещи, я лгал ей.

— Если бы я не пришла, вы просидели бы за работой всю ночь, — заметила она.

— Когда я не работаю, меня одолевает скука, — ответил я.

Она засмеялась:

— Не пытайтесь оправдаться. — Она отодвинула ворох лежащих передо мной бумаг. — Довольно. Вам теперь следует пообедать.

Я с сожалением обвел взглядом заваленный документами стол, наглухо завешенные плотными шторами окна и толстые стены: мой парижский дом превратился в центр разработки плана будущего университета; передо мной стояли четкие задачи, и мне было хорошо в моем кабинете; пока я был тут, мне и в голову не приходило покидать его: а зачем?..

— Куда бы мне пойти? — спросил я.

— Возможностей много…

У меня вырвалось:

— Отобедайте со мной.

— Меня ждет Софи, — в раздумье сказала она.

— Пусть подождет.

Она взглянула на меня; на губах ее мелькнула улыбка, и она кокетливо спросила:

— А это в самом деле доставило бы вам удовольствие?

Я пожал плечами; я желал ее присутствия, просто чтобы убить время и чувствовать себя живым, — как я мог ей это объяснить? Слова подведут меня: они скажут либо слишком много, либо недостаточно. Мне хотелось быть с ней чистосердечным, но чистосердечие было для меня непозволительно. Я коротко ответил:

— Конечно.

Она была несколько разочарована, но все же приняла решение:

— Ну так ведите меня в новый кабачок, о котором все говорят; похоже, там можно славно пообедать.

— К Дагорно?

— Ну да.

Глаза ее блестели: она всегда знала, куда идти и что делать, у нее всегда были неутоленные желания и любопытство, и, если бы я мог всю жизнь следовать за ней, я больше не был бы себе в тягость. Мы вышли на улицу, и я спросил:

— Пойдем пешком?

— Непременно, — сказала она. — Так чудно светит луна.

— Вы любите лунный свет, — вздохнул я с сожалением.

— А вы разве нет?

— Я ненавижу луну.

Она засмеялась:

— Ваши чувства всегда чрезмерны.

— Когда мы умрем, она будет все так же ухмыляться в небе, — ответил я.

— Я не завидую ей, — сказала Марианна, — я не боюсь смерти.

— Неужели? Если бы вам объявили, что вы умрете сию минуту, вам не стало бы страшно?

— Что ж, я покорно приму смерть, когда придет мой срок.

Она шла быстрым шагом, жадно впитывая свежесть ночи глазами, ушами и всеми порами своей молодой кожи.

— Как вы любите жизнь!

— Да, люблю.

— Вам не доводилось быть несчастной?

— Доводилось. Но и это тоже жизнь.

— Я хотел бы задать вам один вопрос.

— Так задайте.

— Любили ли вы?

Она ответила мгновенно:

— Нет.