Он пожал плечами:

— А разве бывает так, чтобы люди гибли за что-нибудь стоящее? Да и что может быть ценнее жизни?

— О, вы так считаете?

— А вы иначе?

Я замялся. Но у меня выработалась привычка не говорить того, что я думал.

— Мне кажется, люди порой достигают полезных результатов.

— Вы так полагаете? — Он немного помолчал, и вдруг его прорвало: — Допустим, переговоры прошли бы успешно: неужели вы думаете, что наша победа принесла бы пользу? Задумывались ли вы о задачах, которые встали бы перед Республикой? Полностью преобразовать общество, ограничить влияние партии, удовлетворить потребности народа, отвести имущим подчиненное положение и к тому же усмирить всю Европу, которая тотчас набросится на нас. А ведь мы в меньшинстве, и у нас нет политического опыта. Может, Республике повезло, что она сегодня проиграла.

Я с удивлением взглянул на него, ведь и мне нередко приходили в голову эти мысли, но не думал, что кто-то из них может их сформулировать.

— Тогда к чему восстание?

— Нам не следует ждать, пока будущее придаст смысл нашим поступкам, иначе всякое действие станет невозможным. Мы должны продолжать наш бой так, как мы решили его вести, вот и всё.

Я держал ворота Кармоны на запоре и не ждал ничего.

— Я много думал об этом, — сказал он со сдержанной улыбкой.

— Так вы выбираете смерть потому, что потеряли надежду?

— Как мог я ее потерять, если у меня ее никогда не было?

— Разве можно жить без надежды?

— Да, если имеешь убеждения.

Я сказал:

— А у меня нет никаких убеждений.

— Для меня очень важно то, что я человек, — сказал он.

— Человек среди людей.

— Да, этого довольно. Это стоит жизни. И смерти.

— И вы уверены в том, что ваши товарищи придерживаются таких же взглядов?

— А вы попытайтесь уговорить их сложить оружие! — сказал он. — Слишком много пролито крови. Теперь мы должны идти до конца.

— Но они не знают, что переговоры не дали результата.

— Скажите им, если хотите, — запальчиво сказал он. — Им на это плевать. И мне плевать на совещания, на высказывания «за» и «против». Мы поклялись держать предместье — мы его держим, и точка.

— Ваш бой не заканчивается на этой баррикаде. Чтобы довести его до конца, вам нужно выжить.

Он встал и, облокотившись на шаткое укрепление, оглядел пустую улицу.

— Возможно, мне просто не хватает терпения, — сказал он.

Я выпалил:

— Вам не хватает терпения, потому что вы боитесь смерти!

— Так оно и есть, — согласился он.

В ту минуту он был уже далеко от меня. Он пристально вглядывался в дальний конец улицы, из-за угла которой вот-вот появится его смерть — смерть, которую он выбрал. Полыхал костер, ветер разносил пепел двух сожженных монахов-августинцев. «Есть одно-единственное благо: это поступать согласно своим убеждениям». Лежа на смертном одре, улыбался Антонио. Теперь я понимал, что они были не гордецами и не сумасшедшими, а просто людьми, которые хотели исполнить свое предназначение, выбирая себе жизнь и смерть, — свободными людьми.

Гарнье упал с первым залпом. К утру восстание было подавлено.

Арман сидел на краю моей кровати, лицо его заметно осунулось; он подался вперед и положил мне руку на плечо:

— Расскажите.

Его верхняя губа распухла, на виске был синяк. Я спросил:

— Это правда, что вас отдадут под трибунал?

— Правда. Я расскажу… Но сначала вы.