|
— От хороших снов мужчина не должен рыдать, — сказал Калум. Помолчал и добавил: — У меня не бывает ни плохих снов, ни хороших. — Правда? — С юности. Мы поднялись, и мне пришла в голову мысль: — Ты перестал видеть сны после того, как побывал в пещере? Он ничего не ответил. Мы пошли вдоль склона в туман. Всходило солнце. На солнце туман будто сгущался и наполнялся светом, но не растворялся, и я понял, что это облако. Весь мир сиял. А потом мне показалось, что я смотрю на мужчину своего роста, крошечного карлика, и его тень висит передо мной в воздухе, как призрак или ангел, и двигается, когда двигаюсь я. Тень окружал световой ореол, фигура мерцала, и я не мог бы сказать вам, близко она или далеко. Я видел чудеса и видел ужасы, но никогда не встречал ничего подобного. — Это волшебство? — спросил я, хотя не чувствовал в воздухе волшебства. — Это ничто, — ответил Калум. — Свойство света. Тень. Отражение. Я тоже вижу рядом с собой человека. Он двигается, как я. Я обернулся, но никого рядом с ним не увидел. А потом сияющий человечек пропал, облако тоже. Начался день, и мы остались одни. Все утро мы шли наверх. Калум за день до того подвернул щиколотку, когда поскользнулся на водопаде. Теперь она распухла и покраснела, однако он не замедлял шага, и если ему и было неприятно или больно, по его лицу этого было не определить. Когда сумерки начали размывать края мира, я спросил: — Сколько еще? — Час, может, меньше. Доберемся до пещеры, заночуем. Утром зайдешь внутрь. Вынесешь столько золота, сколько сумеешь, и мы пойдем обратно, прочь с этого острова. Я посмотрел на него: волосы с сединой, серые глаза, огромный человек-волк — и сказал: — Ты хочешь ночевать перед пещерой? — Хочу. Там нет чудовищ. Никто не вылезет среди ночи и не заберет тебя. Никто не съест. Но заходить туда до дневного света нельзя. Мы обогнули кучу упавших камней, черных и серых, преградившую нам путь, и увидели устье пещеры. — И это все? — спросил я. — Ты ожидал мраморных колонн? Или пещеру великана из бабьих сказок? — Хотя бы. Она ничего из себя не представляет. Дыра в скале. И ее никто не охраняет? — Никто. Только само это место и его суть. — Пещера, полная сокровищ… И ты единственный, кто смог ее найти? Калум рассмеялся, словно тявкнула лиса. — Местные знают, как ее найти. Но они слишком мудры, чтобы приходить сюда за золотом. По их словам, пещера делает человека злым: каждый раз, когда в нее заходишь, каждый раз, когда берешь сокровища, она выедает из твоей души добро. Они и не заходят. — Это правда? Она делает злым? — Нет. Пещера питается чем-то другим. Не добром и не злом. Ты берешь что хочешь, но потом все… все какое-то плоское. В радуге меньше красоты, в проповеди меньше смысла, в поцелуе — радости… — Калум посмотрел на устье пещеры, и мне показалось, что в его глазах мелькнул страх. — Меньше. — Для многих притягательность золота перевешивает красоту радуги, — сказал я. — Например для меня в юности. Или для тебя. — Стало быть, заходим на рассвете. — Ты заходишь. Я подожду здесь. Не бойся, пещеру не охраняют чудовища. И там нет волшебства — золото не исчезнет, если не знаешь заклинания или стишка. Мы разбили лагерь. Точнее, прислонились в темноте к холодной каменной стене. Заснуть так было невозможно. Я сказал: — Ты забрал отсюда золото, как это сделаю завтра я. Ты купил на него дом, невесту, доброе имя. |
