Изменить размер шрифта - +
Я принадлежу могилам. Вы же публикуете свои ловкие сочиненьица, щедро уснащая их украденными у меня фиоритурами, и вам невдомек, что это не более, чем восьмушки половинки на нотной бумаге!

Марен Маре вынул платок, чтобы стереть следы крови с губ. Внезапно он нагнулся к своему учителю:

  Сударь, я хочу задать вам один вопрос.

  Да?

  Отчего вы сами не публикуете сочиненную вами музыку?

  О, дети мои, да разве я сочиняю?! Я в жизни своей ничего не придумал сам. Я просто выражаю то, что дарят мне река, водяная ряска, дорожная /.+k l, букашки и гусеницы, вспоминая притом забытое имя, былые услады.

  Но разве в болотной ряске и гусеницах есть музыка?

  Когда я провожу смычком по струнам, я все равно, что рассекаю им мое кровоточащее сердце. Мои занятия   всего лишь строгий уклад жизни, в которой нет места безделью и пустым забавам. Я исполняю не музыку. Я исполняю мою судьбу.

& ГЛАВА 15

Настали смутные времен; с одной стороны были неспокойны Вольнодумцы, с другой   пустились в бегство господа и Пор Руайяль. Они давно уже намеревались купит остров близ Америки и поселиться там, подобно пуританам, преследуемым за свои убеждения. Господин де Сент Коломб сохранил дружеские связи с господином де Бюром. Господин Кустель утверждал, будто Уединившиеся простирали свое смирение до того, что предпочли обращение самому слову . На улице Сен Доминик д'Анфер дети также величали друг друга  и на . Временами один из этих господ присылал за Сент Коломбом карету, с просьбою играть на похоронах одного из них или же на Темных мессах. В такие дни господин де Сент Коломб невольно вспоминал свою супругу, обстоятельства, предварившие ее кончину. В душе его по прежнему жила любовь, которую ничто не могло поколебать. И ему казалось, что он все так же остро ощущает ту любовь, то одиночество, ту ночь, тот холод. Однажды, на святой неделе, сопроводив игрою на виоле Темную мессу в часовне особняка госпожи де Пон Карре, он собрал ноты и приготовился уходить. Он сидел на соломенном стуле в узком боковом проходе. Виола, убранная в чехол, стояла рядом с ним. Органист и две монашки исполняли новую, незнакомую ему мелодию, которую он нашел прекрасной. Он взглянул направо: она сидела подле него. Он склонил голову. Она улыбнулась ему, слегка приподняла руку; на сей раз она носила черные митенки и кольца.

  Пора домой,   сказала она.

Он встал и, взяв виолу, последовал за нею к выходу в полумраке, мимо статуй святых, облаченных в лиловые мантии. На улице он отворил дверцу кареты, разложил ступеньки и взошел за нею, держа перед собой виолу. Он велел кучеру трогать. Он слышал рядом легкий шелест платья своей супруги. Он спросил у нее, доказывал ли он ей когда нибудь всю силу своей любви.

  О да, я и в самом деле храню воспоминание о свидетельствах вашей любви ко мне,   отвечала она,   хотя я ничего не имела бы против, выражай вы ее чуточку многословнее.

  Стало быть, вы находили их чересчур скупыми и редкими?

  Они были столь же скупы, сколь и нередки, мой друг, но чаще всего бессловесны. Однако я любила вас. Ах, как мне хотелось бы опять готовить вам персиковый сироп!

Карета остановилась перед их домом. Он вышел и протянул руку, чтобы помочь ей сойти.

  Я не могу,   сказала она.

Его лицо омрачилось такой грустью, что госпоже де Сент Коломб захотелось коснуться щеки мужа.

  У вас нездоровый вид,   промолвила она.

Он достал из кареты свою виолу в чехле и положил ее на дорогу. Потом сел на подножку кареты и заплакал. Она вышла из экипажа. Он торопливо вскочил и распахнул перед нею ворота. Они пересекли мощеный двор, поднялись на крыльцо и вошли в залу, где он прислонил инструмент к камину. Он сказал жене:

  Печаль мою безгранична. Вы были в праве предъявить мне этот упрек.

Быстрый переход