Макуэйн отвернулся к консоли и долго стучал по клавишам, затем вчитался в текст на мониторе.

– Эффективность лечения при рассеянном склерозе составляет от тридцати до сорока процентов.

– Только не здесь. Сюда медикам не добраться.

– Гадство, – сказал Макуэйн.

– Я ей говорю, требуйте переброски домой. Сам бы так и сделал. А она ни в какую.

– Совсем спятила.

– Именно так. Спятила. Тут вообще все спятили. Нужны доказательства? Она и есть доказательство. Вот вы бы уехали домой, если бы были тяжело больны?

– Нам не разрешается бросать купола.

– Ну да, у вас ведь такая важная работа… – Доставщик отставил кружку. – Мне пора. – Встав из-за стола, он прибавил: – Позвоните ей, пообщайтесь. Ей нужно с кем-нибудь поговорить, а ваш купол ближе всего. Странно, что она ничего вам не сказала.

А я и не спрашивал, подумал Макуэйн.

После ухода доставщика он разыскал код ее купола и уже начал вбивать в передатчик, но засомневался. Часы на стене показывали 18.30. В этой точке сорокадвухчасового цикла ему полагалось принять последовательность ускоренных сигналов с развлекательными аудио– и видеозаписями, переправленную вспомогательным спутником с CY30 III; после сохранения ее нужно будет прогнать на нормальной скорости и отобрать интересный материал для межкупольной системы на его собственной планете.

Макуэйн заглянул в журнал. У Линды Фокс будет двухчасовой концерт, синтез старинного рока и современного стренга. Господи, подумал он, если я не передам твоего живого выступления, то все купольники на планете примчатся сюда и растерзают меня. Если не считать чрезвычайных ситуаций – которых не бывает, – то за это мне и платят: за передачу информации между планетами, информации, которая связывает нас с домом и помогает оставаться людьми. Бобины должны вращаться.

Макуэйн запустил ускоренную подачу ленты, настроил модуль на прием, зафиксировал его на рабочей частоте спутника, понаблюдал за формой волны на осциллографе и, убедившись в отсутствии помех, перешел на режим прослушивания.

Из колонок над головой послышался голос Линды Фокс. Осциллограф не показывал никаких помех. Никаких шумов и усечений. Да что там, баланс по всем каналам; датчики не обманывают.

Слушаю ее и чуть не плачу, подумал он. Кстати, о слезах…

Вокалу Линды Фокс аккомпанировали синтетические лютни, ставшие ее визитной карточкой. Раньше никому и в голову не приходило вернуть в музыку этот старинный инструмент, для которого Доуленд с таким искусством создавал свои прекрасные песни.

Линда Фокс взяла сочинения для лютни, написанные Джоном Доулендом на исходе шестнадцатого столетия, и переделала мелодии с текстами на современный лад. Что-то новенькое, подумал Макуэйн, для рассеянных по вселенной людей – побросанных там и сям, точно в спешке; для раскиданных безо всякого порядка по куполам, по задворкам убогих планет и по спутникам, для павших жертвами великого переселения. И конца этому не будет.

Продолжения он не помнил. Впрочем, у него – само собой – имелась запись.

Или что-то в том же роде. Красота вселенной не в рисунке звезд, а в музыке, порождаемой человеческим сознанием, людскими голосами и руками. Лютни, синтезированные специалистами на особой машине, и голос Фокс – вот что мне нужно, чтоб никогда не унывать. Чудесная работа: записывать такое, транслировать – и получать за это деньги.

– Это Фокс, – сказала Линда Фокс.

Макуэйн переключил видеосистему на голографический режим, и в помещении возник куб, из которого ему улыбалась Линда. Тем временем бобины с бешеной скоростью вращались, переводя час за часом трансляции в его владение.