– Срезали реактор, гады… взрывать нечего… – разочарованно пробормотал Литвин. Он обошел корабль кругом и убедился, что ракеты, самое грозное оружие «Жаворонка», тоже исчезли, а истребители и «симы», танки-амфибии, торчавшие за треснувшими диафрагмами шлюзов, напоминают дуршлаги. Отраженный залп из свомов пронизал корабль насквозь, от рубки и палубы А до кормовых стабилизаторов. Расходимость пучка частиц была небольшой, летели они густо, и вряд ли на «Жаворонке» что-то уцелело.

    Терзаемый горькими предчувствиями, Литвин забрался на борт через большую дыру, прошел по темному коридору в рубку и остановился у кресла вахтенного. Тут должен был сидеть Жак Шеврез, а рядом с ним – пилоты… Кресло капитана позади, на небольшом возвышении; слева, у вычислительного блока, место Зайделя, навигатора, справа – связиста Сабо… Кроме них тут находились главный инженер, второй помощник и, быть может, другие офицеры, вызванные по тревоге. Литвин ожидал увидеть мертвые тела, комбинезоны в пятнах крови, обломки костей в зияющих ранах… Однако ничего! Сумрак, царивший в отсеке, не скрывал картины разрушения, лопнувших экранов, развороченных пультов, изрешеченных кресел и переборок, треснувшей панели АНК. Но тел не было.

    – Свет, – выкрикнул Литвин, – еще света! Побольше!

    Ослепительная точка вспыхнула над ним. Теперь он видел пятна крови на полу и обшивке кресел, даже целый кровавый поток, заливший панель вычислителя, но трупов по-прежнему не было. Ни Би Джея Кессиди, ни Шевреза, ни Прицци, ни Бондаренко, ни остальных. Только под креслом пилота валялся оторванный рукав с еще светившейся полоской таймера.

    Сопровождаемый ярким светлячком, он ринулся на шканцы, в коридор на палубе А, промчался, хрустя осколками пластика, мимо разбитых портретов прежней команды, поднялся по трапу и нырнул в распахнутый люк, ведущий к орудийной башне. По боевому расписанию тут было место четырех стрелков: два оператора у свома, два у лазера. Никого! Лишь изувеченные пульты, разбитый колпак целеуказателя, а на полу и стенах – засохшая кровь.

    Выбравшись из башни, Литвин постоял в проходе, уже не темном, а залитом светом и от того наводившем еще большую тоску. Голограммы пилотов и десантников – те, у которых сохранились глаза, – смотрели на него с укоризной, будто требуя отчета: что ж ты, парень, наш корабль проморгал! И корабль, и весь экипаж, и даже его останки, так что нечего флагом прикрыть и спустить в реактор… Да и реактора нет, а без него что за корабль! Так, лоханка, пробитая в паре миллионов мест… Кстати, собственным оружием…

    Он скрипнул зубами и спросил:

    – Меня еще не ищут?

    «Нет. Известно, что суточный ритм земных бино тегари требует сна. На сон отводится восемь часов. Прошло два и шесть десятых часа».

    – Значит, считается, что я сплю? Хорошо! Время у нас есть… А что с олками, которые меня атаковали?

    «Отправлены в т’хами, на отдых. Очнутся без воспоминаний о случившемся».

    – Еще лучше, – с мрачным видом промолвил Литвин. – А теперь скажи-ка мне, приятель, где мои камерады? На «Жаворонке» было больше сотни человек, и все они погибли. Где их тела?

    «Использованы в качестве материала для исследований».

    В голове Литвина будто реле щелкнуло, включив внутреннее зрение. Окно-картинка приблизилось к нему, изображение выросло, превратилось в длинную шеренгу агрегатов с прозрачными ячейками, заполненными синеватым раствором.