Мастеру–пилоту Марксу нравилось служить во флоте. Тут было безопасно. Теперь, в его возрасте, личное присутствие на поле боя уже не возбуждало. Маркс управлял своими суденышками с борта звездолета, с расстояния в сотни километров от места сражения. Он вел бой, удобно устроившись в гелевом кресле — совсем как пилот истребителя давно минувших дней, и его окутывали синестезические образы, позволявшие видеть на трех уровнях зрения. Те участки головного мозга, которые обычно отвечали за слух, обоняние и осязание, перестраивались на зрение. Маркс ощущал интерьер своего корабля так, как ощущал бы обычный пилот, — ну или так, словно он сам уменьшился до размеров одной–единственной живой человеческой клетки.

Он полюбил микроскопический масштаб новой работы. В бессонные ночи в полутемной каюте Маркс поджигал благовония и наблюдал, как струйки дыма поднимаются вверх, подсвеченные ярким тонким лучиком аварийного фонарика. Он следил за тем, как вьются потоки воздуха, смотрел на призрачных змеек, которых можно было уничтожить, пошевелив пальцем и сделав легкий выдох. Нечеловечески твердой и уверенной рукой он управлял дистанционным пультом микроскопа, осторожно, водил им по воздуху, проектировал изображение на стену каюты, наблюдал, изучал поведение микроскопических летучих частиц.

Порой во время этих безмолвных ночных бдений Иоким Маркс позволял себе мысль о том, что он — лучший микронавигатор во флоте.

Он был прав.

Капитан

Капитан Лаурент Зай, находившийся на капитанском мостике, смотрел на главный воздушный экран, изображение на котором представляло собой сплетение тончайших ломаных линий, и пытался принять решение. Это самое сплетение линий было планом императорского дворца на Легиce–XV — постройки, раскинувшейся на площади в десять квадратных километров и похожей на неуклюже лежащую органическую массу. Сам же дворец в настоящее время располагался прямо под «Рысью», на расстоянии в двести семнадцать километров.

Зай предчувствовал неминуемое поражение. Ощущал его подошвами ботинок — словно стоял на гребне дюны в океане зыбучих песков.

Безусловно, это ощущение скольжения, скорее всего, возникало из–за попыток «Рыси» сохранять геостационарную позицию над дворцом. Поддерживалось постоянное ускорение для того, чтобы держаться вровень с вращением планеты. При этом правильная геосинхронная орбита была бы слишком высока для проведения спасательной операции. В итоге тело Зая раздирали противонаправленные силы, и желудок у него едва не выворачивался наизнанку. Находясь на такой высоте, корабль пребывал под сильным действием гравитационного поля Легиса–XV — в итоге Зая неудержимо влекло к корме. Ускорение «Рыси» медленно, но верно толкало капитана в сторону. Разреженная, но очень горячая атмосфера планеты время от времени одаривала карманами турбулентности. И ко всем этим прелестям добавлялись встряски, возникавшие при работе системы искусственной гравитации, — а в такой близости к поверхности планеты они были особенно ощутимы. Система отчаянно пыталась добиться устойчивого поддержания стандартной силы притяжения в один g.

Заю, с его обостренным ощущением равновесия, казалось, будто рубка «Рыси» вращается по часовой стрелке внутри какой–то гигантской трубы.

Вокруг воздушного экрана расположились на своих постах двенадцать старших офицеров. В рубке было откровенно тесно. Звучали жаркие споры, высказывалось одно предложение за другим, нарастало отчаяние. Время от времени на план дворца ложились дуги, вычерченные яркими, режущими глаз цветами. Каждые несколько минут воспроизводились то десантирование морской пехоты, то скрытная атака наземных войск, то проникновение дронов — то есть всевозможные методы точного и внезапного нападения, необходимые для освобождения заложников.