Не бойся, они меня не узнают – ведь это все равно что человек, видевший твоего друга Нола только на заседании святош; он не узнает того же самого Оливера на коне, когда тот ведет в атаку эскадрон красных мундиров, или того же Нола, когда он отпускает шутки и прикладывается к бутылке с беспутным поэтом Уоллером.

– Тес.., ни слова про Оливера, если дорожишь своей жизнью и моей. Со скалой, откуда можешь свалиться, шутки плохи… Но вот и ворота… Сейчас мы прервем забавы наших достойных джентльменов.

С этими словами он постучал во входную дверь огромным тяжелым молотком.

– Трах‑тах‑тах, – произнес Уайлдрейк, – славная встряска для вас, рогоносцы вы круглоголовые.

Затем он пропел, гримасничая, бравурную песенку:

Рогоносцы, полно спать! Рогоносцы, время встать!

Надо, рогоносцы, джигу вам сплясать!

– Ради бога! Это уж совсем из рук вон! – остановил его Эверард, сердито повернувшись к нему.

– Ни капельки, ни капельки, – ответил Уайлдрейк, – я просто слегка откашливаюсь, как перед длинной речью. Вот издал боевой клич, а теперь целый час буду серьезным.

В эту минуту в холле послышались шаги, калитка в огромной двери приоткрылась, но осталась на предохранительной цепочке. Томкинс, а за ним и Джослайн появились в просвете, освещенные лампой, которую Джослайн держал в руке; Томкинс спросил о причине шума.

– Требую, чтобы меня немедленно впустили! – заявил Эверард. – Джолиф, ты ведь меня хорошо знаешь?

– Как же, сэр, – подтвердил Джослайн, – и от души хотел бы принять вас, да видите ли, сэр, я уже ключам не хозяин. Вот джентльмен, который мною распоряжается, – помоги мне господь пережить эти времена.

– И когда же этот джентльмен, который, сдается мне, служит лакеем у мистера Десборо…

– Недостойным секретарем его чести, если позволите, – вмешался Томкинс, а Уайлдрейк шепнул Эверарду на ухо:

– Не буду я больше секретарем! Правда твоя, Марк, клерк – более благородное звание.

– Если вы секретарь мистера Десборо, то, полагаю, вы хорошо знаете меня и мой чин, – сказал Эверард, обращаясь к индепенденту, – и не откажетесь предоставить в замке ночлег мне и моему провожатому.

– Конечно, конечно, – заторопился индепендент, – если только ваша милость считает, что здесь вам будет лучше, чем в городе, в том увеселительном заведении, которое горожане непристойно зовут гостиницей святого Георгия. Больших удобств здесь нет, ваша честь, к тому же нас только что до смерти напугало появление сатаны, хотя его огненные стрелы теперь и потушены.

– В этом замке всего можно ожидать, господин секретарь, – ответил Эверард, – вы можете поговорить об этом, когда вам в следующий раз заблагорассудится выступать в роли проповедника. Но я не потерплю, чтобы меня дольше задерживали на холодном осеннем ветру. Если вы меня сейчас же не примете достойным образом, я пожалуюсь на вас вашему начальнику за дерзкое поведение при исполнении служебных обязанностей.

Секретарь Десборо не посмел больше сопротивляться: все знали, что сам Десборо достиг своего положения только благодаря родству с Кромвелем, а главнокомандующий, который в то время уже пользовался почти неограниченной властью, как всем было известно, весьма благоволил к Эверардам – отцу и сыну. Правда, Эверарды были пресвитериане, а Кромвель – индепендент; хотя они разделяли его строгость в вопросах морали и религиозный пафос, присущий большинству в парламенте, они не были склонны, подобно многим, держаться крайней точки зрения в этих вопросах. Но известно было и то, что Кромвель не всегда руководствовался собственными религиозными убеждениями при выборе фаворитов, а благосклонно относился к тем, кто мог быть ему полезен, даже если, как говорили тогда, те вышли из тьмы египетской.