– Прости, – говорю я, вертя в руках порванную обертку от ее соломинки.

Она пьет что-то розовое и холодное и, делая глоток, бросает мне полуулыбку.

– Ничего. Просто тут слишком людно, понимаешь?

Я понимаю. И представляю, как это выглядит.

Никогда не думал, что буду встречаться с кем-то гораздо старше себя, или с чьей-то невестой, или с учительницей. Не было у меня такого в планах. Я влюбился в Лару в прошлом году на первом же ее уроке, но даже представить не мог, что между нами что-то будет. Тем более после того как она обручилась. Однако когда я перешел в выпускной класс и стал интересоваться у нее насчет программ по искусству в колледже, мы стали общаться больше. Потом она дала мне свой номер на случай, если у меня появятся вопросы не по школьной программе. В тот вечер я три часа просидел в своей комнате, сочиняя сообщения, пока наконец не решился отправить хотя бы одно.

Мы переписывались почти два часа, а после этого вообще каждый день. Начали с заявлений на поступление в колледж, потом обсудили искусство в целом, поп-культуру и, наконец, мечты и планы на будущее. Пожалуй, я на ней помешался. Постоянно думал о ней, даже рядом с Ноэми, а потом накачал себе в телефон кучу песен о безответной любви. В начале этого месяца я как раз слушал одну из них, когда она позвонила мне в первый раз.

– Алло? – просипел я.

– Привет, Кэл, я тут как раз думала о твоем лице…

– Что? – Я был уверен, что ослышался.

– Оно у тебя очень интересное, – сказала она. – Такое необычно угловатое. Я бы хотела как-нибудь тебя порисовать.

Вот как я оказался в ее студии в первый раз. Она находилась там в будни и по вечерам, так что я сказал родителям, что у меня дополнительное занятие в библиотеке, и уехал в Бостон. По-моему, я никогда в жизни не чувствовал себя настолько живым, как в тот вечер: каждый мускул был напряжен, пока я сидел перед ней на деревянной скамейке, а она рисовала. Иногда Лара откладывала альбом и карандаш и касалась моей щеки или подбородка, чтобы слегка изменить положение головы. Между нами тогда, да и потом, ничего не было, но мне кажется, это только вопрос времени.

Я не тупица. Я знаю, что она обручена, что она моя учительница, что она гораздо старше. Хотя вообще-то всего на семь лет. У моих тети и дяди разница вообще в десять, и никто ничего не говорит. Ну да, дядя Роб и тетя Лиза познакомились, когда ему было тридцать пять, а ей сорок пять, и они не работали вместе. Но разве стоит отказываться от своей потенциальной второй половинки из-за каких-то предрассудков общества?

Вряд ли, конечно, со мной согласятся мои папы. Даже если у меня и был соблазн рассказать все Уэсу, он испарился после того, как Карлтонский колледж уволил профессора, который спал со студенткой.

– Они оба уже взрослые люди, – говорил я, думая о Ларе и о своем грядущем следующей весной восемнадцатилетии.

– Между учителями и студентами должна сохраняться субординация, – возразил Уэс. – Такая у нас политика. – Он поджал губы. – Каковы могут быть мотивы взрослого, вступившего в связь с подростком? Нельзя значит нельзя.

Я знаю, так думают все. И я тоже, когда встречаю в школьном коридоре тренера Кендалла: он очень приветлив со мной, хотя я вообще не занимаюсь никаким спортом и он меня почти не знает. Нельзя значит нельзя, думаю я. Но, когда получаю очередное сообщение от Лары, все мое тело наполняется теплом и радостью, и я убеждаю себя: разве можно все в жизни делить только на черное и белое?

Лара поправляет бейсболку и светлые волосы, и я понимаю, что пялюсь на нее уже добрых полминуты. Бывает.

– Так что случилось, Кэл? – спрашивает она. – Что за срочность? А главное, почему ты не в школе?

Ненавижу, когда она говорит со мной как с обычным учеником!

– Мы с друзьями решили прогулять, – отвечаю я.