И весь этот день просто канет в Лету. Я вернусь домой пораньше, посплю, что мне сейчас крайне необходимо, и у меня останется еще куча времени, чтобы подготовиться к церемонии: принять душ, выпрямить волосы, накраситься и убедиться, что все крошечные пуговички на моем мудреном бельгийском платье застегнуты. От этой мысли я чувствую облегчение, и «Сахарные детки» снова не так уж плохи на вкус.
– А моя мама в Бронксе, – говорит Матео. – Слава богу. Будь она на работе, уже на всех парусах неслась бы в школу проверить, как я там. Вы же ее знаете.
Да, помню, тут он прав. Она настоящая мама-медведица. Матео стал выше ее еще в двенадцать лет, но, если нужно будет выбрать соратника для битвы, я все равно выберу ее.
– Где твоя мама теперь работает? – спрашивает Кэл.
Я поворачиваюсь к Матео.
– В основном у Джеффа Чалмерса. Знаете автосалон на Спринг-стрит? Она там администратор.
– Ей нравится? – спрашивает Кэл.
Матео пожимает плечами.
– Это работа. Физически несложная. Ей сейчас нужно что-то полегче. – Его взгляд блуждает где-то за окном, будто он сказал все, что хотел. Потом он добавляет: – У нее остеоартрит, так что без лекарств она еле двигается.
– Что у нее? – Я чуть не подавилась сладостями. Я и представить не могла, что маму Матео, всегда такую энергичную и живую, может постигнуть такая же болезнь, что и у моего дедушки со стороны папы. – И когда это случилось?
– Что такое остеоартрит? – вставляет Кэл.
– Болезнь суставов, – со вздохом отвечает Матео, уголки его губ опущены. – У нее очень болят и почти не разгибаются колени. Обычно таким болеют в глубокой старости, так что врач не может дать объяснения, почему так вышло. Говорит, сказывается старая травма на софтболе. Ну, или просто не повезло. Есть неплохое лекарство, но она не всегда… его принимает. – Похоже, он сам удивлен тем, что выложил все нам. Матео редко кому-то раскрывается, особенно насчет своей семьи, и рьяно защищает все, что касается его мамы и Отем.
Тут мы встречаемся взглядами, и он добавляет:
– Диагноз поставили в июле. Как раз когда на «Запасной шар» подали в суд. Паршивый вышел месяц.
Боже, боже, боже, боже, боже. Живот словно наполняется свинцом и становится настолько тяжелым, что я готова провалиться сквозь дно машины. На секунду я даже жалею, что это невозможно.
Ты должна ему рассказать.
Нет. Сейчас я не могу.
– Вот это да… Мне очень жаль, – искренне произносит Кэл. – Твоя мама просто класс. Дерьмово, конечно, что на нее столько навалилось.
– Но… – Слова застревают у меня в горле, и я с трудом выдавливаю их из себя: – Но мой папа встречался с ней в августе, и он не сказал… Он и словом не обмолвился…
Я вспоминаю тот вечер: в каком волнении я ждала, когда папа вернется домой после встречи с миссис Рейес. Ему понравилась моя идея привлечь ее к бизнесу в новом здании, он даже сообщил мне, что и она была рада.
– В конце концов, такая смена деятельности только к лучшему, – сказал он. – Видимо, дела шли не так уж хорошо. Кажется, она немного вымотана.
Я списала это на стресс от судебной тяжбы, что тоже дело нелегкое. Мне и в голову не приходило, что у миссис Рейес еще и проблемы со здоровьем. Теперь многочисленные подработки Матео, о которых он ненароком упоминал в течение дня, приобретают совсем иное значение. Он совсем не хочет мотаться в Бостон ради работы в «Гарретс» – он считает, что иначе нельзя.
– Она нечасто об этом говорит. – Матео вымученно мне улыбается. |