В конце изгороди, где дорога сворачивала на север, было затенённое место с поваленным стволом под огромными буками, полным старых опавших листьев, поскольку буковые листья разлагались медленно. Скэммелл завернул в тень.
— Можем мы передохнуть, моя дорогая?
Она остановилась на краю дороги.
Носовым платком Скэммелл вытер пот с бровей, затем зачистил гладкий без коры ствол упавшего дерева и жестом пригласил присесть. Она видела, что он планировал сесть близко к ней, очень близко, и поэтому покачала головой.
— Я постою, мистер Скэммелл.
Он затолкал носовой платок в рукав.
— Я желал бы поговорить с Вами.
Она ничего не ответила. Стояла на краю дороги, на ярком солнце, отказываясь подойти к нему под зеленую тень. Он улыбнулся своей маслянистой улыбкой. Солнце было позади неё, и ему трудно было на неё смотреть. Он неловко стоял.
— Будет радостно снова иметь семью. Моя дорогая матушка, Господь благословил её душу, умерла в прошлом году и её похоронили рядом с отцом. Да, правда, — он улыбался, но она не отвечала. Он двинулся, переваливаясь с одной толстой ноги на другую. — Поэтому видите, я совсем один, моя дорогая, а значит, моя радость удвоится, когда я соединюсь с вашей дорогой семьей, — он уселся, раскачиваясь большим задом вверх и вниз на упавшем дереве, будто демонстрировал удобство гладкого ствола. И медленно утих, понимая, что предложение уйти с пыльной дороги не привлекает её. — Правда и ещё раз правда, — казалось, он вздохнул.
Я могла бы убежать сейчас, думала она, убежать по пшеничному полю и макам к большим дубам, граничащим на юге с отцовской землей и ещё дальше. Это была мысль из её сна, дикая как олень, который изредка приходил к реке напиться, но она понимала, что не убежит. Она никого не знала вне Уирлатонна, она никогда не уезжала дальше четырёх миль от дома, у неё не было ни денег, ни друзей, ни надежды.
Скэммелл наклонился вперёд, локти на коленях, руки сомкнуты как в молитве. Он взмок на жаре в своей черной тяжелой одежде.
— Ваш отец предложил мне поговорить с вами о будущем.
Она опять ничего не ответила.
Он ободряюще улыбнулся.
— Мы будем жить в Уирлаттоне с вашей драгоценной семьей, поэтому вам не придётся покидать дом. Правда, нет. Ваш отец, увы, не становится моложе и хочет иметь помощника в своих делах. Конечно, когда дорогой Эбенизер — я уже думаю о нем как о брате — будет совершеннолетним, тогда наша помощь может не потребоваться и тогда, вероятно, мы сможем вернуться в Лондон, — он кивнул, будто удовлетворенный собой.
— Мы уже все изложили в молитве к Владыке, моя дорогая, поэтому можно быть уверенным, что это самый умный вариант.
Внезапно он нахмурился, задом заерзав по стволу. Он оставался сосредоточенно хмурым и, молча, наклонился вперёд. До неё дошло, что он пустил по ветру и громко рассмеялась.
Он отклонился расслабившись.
— Ты счастлива, дорогая?
Она понимала, что не нужно смеяться, но появился сильный соблазн быть с ним жестокой. Он ждал её ответа, и она отозвалась тихим скромным голосом.
— У меня есть выбор, мистер Скэммелл?
Он смутился, стал несчастным и снова нахмурился. Казалось, смысла отвечать не было. Он снова улыбнулся.
— Ваш отец чрезвычайно, чрезвычайно щедрый в брачном соглашении. Правда и ещё раз правда. Чрезвычайно, — он подождал ответа, но она стояла неподвижно на солнечном свете и молчала.
Он моргнул.
— Вы знаете о Ковенанте?
— Нет, — против воли ей стало любопытно.
— Да? — удивленно протянул он. — Вы являетесь счастливой женщиной, дорогая, Господь благословил вас богатством и смею сказать, красотой, — он хихикнул. |