Он схватил её руку.

— Мы остановимся на этом.

— Если ты так хочешь, — она улыбнулась счастливая. Они поцеловались и, обнявшись, улеглись.

Печать святого Луки лежала, брошенная вместе с одеждой, забытая на этот момент и так же далеко от этого сокровенного теплого места, как и война. Она попробовала на язык его кожу.

— Будет ли так всегда?

— Если мы так захотим.

— Я хочу.

Чистыми водами под безоблачным небом текла река, и Смолевке было спокойно.

28

— Дождь, — объявила леди Маргарет, стоя у окна, — не прекратится до завтра.

Это звучало не как мнение, а больше как приказ Всемогущему, который, по мнению сонной Смолевки, лежащей в кровати, имел иные планы

Леди Маргарет встала над кроватью.

— Ты собираешься пролежать весь день?

Смолевка покачала головой.

— Нет.

— Четверть седьмого, дитя, и я уже перенесла завтрак на половину седьмого.

— Я сейчас буду готова.

Леди Маргарет посмотрела на неё сверху.

— Ты выглядишь гораздо лучше, дитя. Что бы там мой сын ни сделал с тобой неделю назад, это явно должно было произойти давным-давно.

С этими словами она умчалась из комнаты, крича Энид, чтобы та спускалась на кухню вниз, и будоража всю домашнюю прислугу, показывая, что предстоит очень напряженный день. Смолевка осталась лежать изумлённой и немного поражённой. Изумлённой, потому что леди Маргарет так открыто одобрила сына в том, что он преждевременно лишил девственности свою невесту, и поражённой, насколько сама она прозрачна. Она старалась спрятать тень своей жизни, и теперь поняла, что всё это время и мать, и сын наблюдали за ней.

Тень исчезла, и это было весьма кстати, потому что наступил день, в котором не должно быть никаких теней. Наступил день, который докажет даже самым нереальным мечтам, что и они могут осуществляться: сегодня она выходит замуж.

За завтраком леди Маргарет была менее оптимистична.

— Может, он не объявится в церкви, милая. Вчера вечером я выставила его из дома, и у меня большие сомнения по поводу его трезвости сегодня утром. Он, вероятно, влюбился в дочку буфетчика и скрылся. У меня была кузина, которая однажды влюбилась в главного конюха своего отца.

— Была?

— Я просто так сказала, — римский нос фыркнул при виде березового чая, но посчитал его сносным для питья. — Её выдали замуж за невероятно скучного священника в Фенсе. Подозреваю, они надеялись, что она утонет, но она родила девять детей и стала бельмом на богатом глазу епископа Элайского. Ешь, дитя.

Свадебное платье было самое великолепное, какое только могли сшить в Оксфорде. Нижняя юбка из белого шёлка, расшитая бледно-голубой шёлковой нитью мелкими цветами. Энид под руководством леди Маргарет туго зашнуровала нижнюю юбку и взяла свадебное платье с кровати.

Большая часть платья была из белого атласа, слепяще белого, задняя часть юбки была подобрана складками, открывая спереди нижнюю юбку, а две складки были украшены голубыми шёлковыми розами. На платье не было ни крючков, ни шнурков. Вместо них Энид затянула платье, вдев в отверстия на спине голубые ленты, завязывая каждую ленту большим бантом. Рукава платья также прикреплялись к лифу бантами, каждый бант завязывался один раз. Воротник платья, тяжёлый и тугой, был из шёлковой парчи, белой и кремовой, с дорогим и красивым узором.

Это было не всё. Туфли, которые дерзко выглядывали из-под нижней юбки при каждом шаге, были обшиты серебристым атласом, и каждый носок украшен голубым цветком. Сапфировые сережки, лента на волосах серебристого цвета, и к ней было прикреплено кружево длиной в семь ярдов, которое леди Маргарет надевала на собственную свадьбу.