Она отрезала ему сыра.

— Я не знаю, почему я люблю тебя, Тоби Лазендер.

— Потому что ты слабоумная, моя любовь, — он улыбнулся ей.

На следующий день они рано выехали, пересекая поля, урожайные и хорошо политые. Крылья мельниц все ещё оставались повернутыми после сбора урожая. Многие дома были побелены, стены украшали рельефные изображения пшеничных снопов или фруктовых гирлянд. Ветер дул им в спины, неся высокие облака на восток и покрывая рябью поверхность широкой реки, что текла к Северному морю. Сегодня вечером, думала Смолевка, она в первый раз увидит море, она поднимется на большой корабль и уплывет в другую страну. Она испытывала беспокойство от неизвестности, к которой тянули её печати.

Это был последний день их путешествия. Земля выровнялась. К полудню казалось, что над ними распростерлось небо, бескрайнее которого она никогда не видала. Горизонт был абсолютно ровный, разбиваясь только несколькими согнувшимися деревьями и очертаниями фермы или амбара. В воздухе ощущался привкус соли, обещание близости морского берега, и первые одинокие крики чаек говорили им, что их путешествие скоро подойдет к концу.

Теперь дома были беднее, и их было меньше. Домики, почти такие же низкие как самая высокая трава соляных болот, казалось, были потрёпаны дождём и ветром. Амбары были покрыты просмоленными обшивочными досками. Высоко над головой Смолевка увидела гусей, летящих своим строгим порядком, крылья несли их к морю и неизвестности.

Ближе к вечеру они сделали остановку и купили хлеб и сыр у грязной сгорбленной женщины, которая посмотрела на них с подозрением.

— Куда вы направляетесь?

— В Брадвелл, — ответил Тоби.

Женщина пожала плечами.

— Ничего там нет, в этом Брадвелле.

Она разглядывала монету, которую дал ей Тоби, и затем резко мотнула головой. Не её дело, если чужестранцы хотят платить хорошей монетой за старый сыр.

Они остановились поесть там, где дорога упиралась в болото. В сотне ярдов вдали лежали прогнившие доски от лодок, словно чёрные ребра глинистого берега залива. Вода в болоте была солёной, растения Смолевке незнакомые. Среди взморника росли солянки и морская мшанка, но для неё они были такие же чужие, как и само путешествие, признаки того, что она приехала в неизвестность.

Смолевка увидела море первый раз в своей жизни за маленькой деревушкой Брадвелл. И оно разочаровало её. Она не знала, что её ожидает, но из стихов она рисовала себе картины огромных водных пространств, тонны жидкости бьющейся о чёрные скалы. Похожее ожидание у неё было из Ветхого Завета, — о Левиафане, о глубине, о чем-то массивном, движущемся и грозном.

Море было вдалеке. Прибой подёрнулся рябью, неглубокий на краю обширного разлившегося устья реки, а между нею и морем была миля скользкого волнистого ила. Море казалось серой линией, тихой и унылой, обрамлённой всполохами белого, где небольшие волны разбивались о глянцевую грязь. Тоби, который уже видел море, представлял себе воды, набегающие на ровный илистый берег, восточным ветром подхватываемые в свирепый поглощающий поток, который утопил бы эту ровную землю, где устье реки терялось среди топи.

Смолевка затянула потуже на шее плащ.

— Мы туда? — она кивнула в сторону низенького строения, чей высокий фронтон четко вырисовывался на темнеющем небе.

Тоби кивнул.

— Да.

За ним, почти незаметно, потому что корпус скрывала земля, на которой стояло строение, он видел корабль, его мачты вырисовывались крошечной царапиной на небесном пространстве.

Конец путешествия по Англии.

— Тоби! — Смолевка повернулась, уставившись на дорогу, по которой они ехали. Голос у неё был испуганный. — Тоби!

Он повернулся. В полумиле от них он увидел четырёх всадников.