Он ехал как солдат, меч пристегнут к поясу поверх кожаной куртки, пистолет в поясе и шлем подвешен сбоку от седла. Он выглядел точно так же, как другие солдаты, возвращающиеся после годовой кампании, навьюченная лошадь шла позади него, а его жена ехала на третьей лошади. Смолевка была одета как пуританка. Она купила себе пару плоских жестких кожаных ботинок, а под длинный чёрный плащ надела пуританское платье с широким белым воротником и накрахмаленным фартуком. Волосы были скромно убраны под капор. Другая одежда, более подходящая для леди Лазендер, также была у неё с собой, но была спрятана в тюках, висевших на лошади.
Если одежда у неё была сдержанная, а манеры скромные, то надежды были высокие. Мардохей Лопез сделал, как обещал, он организовал сбор печатей, и она ехала осуществлять странное предназначение своего отца. Она немного сожалела о смерти сэра Гренвиля Кони, нисколько — о кончине Преданного-До-Смерти Херви, и верила, что убийства закончились. Печати извлекли свою цену крови; теперь настала пора пожинать урожай из богатства, с помощью которого она восстановит семью своего мужа. Она с воодушевлением ехала вперёд, не обращая внимания на холодные ветра и дожди осени, на озноб, появляющийся в предвкушении морозов, от которых застынут изрезанные колеями дороги и превратятся в борозды с острыми краями.
Они пересекли лес возле Эппинг, два одиноких путника среди огромных деревьев. Листья кружились, сдуваемые ветром, создавая ковёр под ногами, и иногда далеко в золотой тени Смолевка видела неподвижного оленя, наблюдающего за ними. Однажды они миновали лагерь добытчиков древесного угля, их временные лачуги из торфа были почти незаметны, пока лошади не подошли поближе. Среди деревьев дымились голубым покрытые торфом печи. Древесноугольщики продали им мясо ежей, зажаренное в глиняной печи. Они ничего не знали о войне, кроме того, что их уголь из-за пороха подскочил в цене.
Тоби и Смолевка не могли ехать в воскресенье, так как они находились на пуританской стороне, где господний день был священным. Они проехали лес и теперь были в сельской холмистой местности с плодородной землей и большими покрытыми тесом амбарами. В таверне они взяли одну комнату, стены которой были обклеены новостями о парламентских победах, им дали чистую солому, на которую они улеглись спать.
Они сходили в церковь, поскольку их отсутствие на трёх дневных службах могло вызвать подозрение и расспросы. Тоби, не способный устоять, чтобы не изобразить кого-либо, назвался Капитаном Праведно-Торжествующим Гунном, и сказал, что они путешествуют до Мэлдона, где живет семья его жены. Священник, честный молодой человек, который молился, чтобы роялисты были «скошены так сильно, чтобы их кровь удобрила землю пуритан», посмотрел на Смолевку. Они стояли снаружи церкви, окруженные жителями деревни среди древних могильных надгробий.
— И где живет ваша семья в Мэлдоне, госпожа Гунн? У меня там живет мать.
Смолевка, не ожидая вопроса, посмотрела в изумлении.
Тоби положил руку ей на ладонь и мягко заговорил со священником.
— Милостивый Господь счел сделать мою дорогую жену слабоумной, сэр. Вы должны быть снисходительны к ней.
Женщины, которые сидели рядом со Смолевкой на женской половине церкви сочувственно закудахтали. Проповедник печально закачал головой.
— Я буду молиться за неё на вечернем богослужении, капитан Гунн.
Позднее, когда они ужинали холодным мясом в таверне, Смолевка яростно зашипела на Тоби.
— Ты назвал меня слабоумной!
Он усмехнулся.
— Шш. Закапаешь свою еду.
— Тоби!
— И, ради Бога, перестань смотреть, как будто ты наслаждаешься. Если мы будем выглядеть счастливыми, они поймут, что мы самозванцы.
Она отрезала ему сыра.
— Я не знаю, почему я люблю тебя, Тоби Лазендер.
— Потому что ты слабоумная, моя любовь, — он улыбнулся ей. |