Семья Салтыковых сдавала дворец британскому правительству). Волнение окружившей посольство толпы продолжалось до 5 часов утра 3 августа, когда из лондонского Форин-оффиса поступила лаконичная телеграмма: «Война с Германией, действуйте». Посольство было засыпано цветами. В присутствии царя британский посол сэр Джордж Бьюкенен предложил тост за «две наиболее мощные империи в мире», которые после войны будут определять ход мировых дел, с чем Николай Второй «сердечно согласился».
Никогда еще Россия не имела столь мощных союзников, никогда она не выступала на мировой арене в союзе со всем Западом. Союз с Францией и Британией казался императору Николаю (да и почти всей думающей России) необоримым. Самое важное решение вождей России в ХХ веке было принято с легким сердцем.
Огромное здание германского посольства с массивным фасадом из финляндского гранита, кладкой из гигантских камней, увенчанное громадными конями на крыше (символ, по словам Палеолога, «грубой и шумной выразительности желания Германии преобладать над Россией»), подверглось разграблению толпы при попустительстве полиции. Предвещал ли этот акт вандализма падение германского влияния в России?
С началом войны правящий класс России раскололся на безоговорочных сторонников европейского Запада и тех, кого считали подверженными германскому влиянию. Первые сделали господствующей идею, самым простым образом выраженную в выступлении Сазонова в Думе третьего августа 1914 года: «Мы не хотим установления ига Германии и ее союзницы в Европе».
Русское общество было очень комплиментарным в отношении отечественных мотивов и непримиримым в подаче мотивов вступления в войну противника. Н. Бердяев отражал общее умонастроение, когда писал: «Германия — мировая носительница идеи милитаризма, а Россия — носительница идеи мира». Немцам свойственна тяга к экспансии, а «славянская раса — не завоевательная, ей чужд пафос наступательного империализма, ее духу свойственны скорее защита и бескорыстная жертва». Победа в войне, вторил С. Булгаков, «явит Европе «святую Русь», а обанкротившийся «общеевропейский идеал и культура в целом» подлежат замене».
Один из ведущих либералов — П. Милюков утверждал, что завершение «строения великого государственного организма» произойдет лишь с превращением Стамбула в Константинополь. Если этого не произойдет, «организм этот будет постоянно потрясаться судорогами и не выйдет из чуждой зависимости». И в конце концов война «установит внутреннее отношение европейского востока и европейского запада».
Входя в блок открытых сторонников Запада руководители почти всех политических партий выразили готовность идти на жертвы, чтобы избавить Россию и все славянские народы от германского доминирования. За военные кредиты проголосовали все, кроме социалистов, но даже те призвали рабочих защищать свое отечество от неприятеля. Демократы ждали наступления после окончания войны эпохи конституционных реформ, которая окончательно свяжет Россию с Западом.
Французский посол вынес из этого заседания думы впечатление, что русский народ не хотел войны, но, будучи застигнутым врасплох, твердо решил принять ее бремя. Осведомитель докладывал послу Палеологу о силе общенационального порыва в России. Даже руководители социалистических партий проповедуют верность воинскому долгу и они убеждены, что война приведет к торжеству пролетариата. Война сблизит все социальные классы, непосредственно познакомит крестьянина с рабочим и студентом, она выявит недостатки бюрократии, заставит правительство считаться с общественным мнением. В дворянскую касту вольется демократический элемент офицеров запаса (как это уже было во время русско-японской войны — без чего военные мятежи 1905 года были бы невозможны). Что касается правительства и правящих классов, то они пришли к выводу, что судьба России отныне связана с судьбами Франции и Англии. |