– Это ты, что ли, Рома? – спросили сверху уже не так раздраженно.

– Я, кто же еще... – буркнул мужик с сигаретой и добавил, хотя его никто об этом не просил: – Тут один парень Кольку Фокина ищет. Я ему сказал, что вроде бы нет его у нас...

– Что? – спросили сверху. И, как мне показалось, в голосе что‑то изменилось. Не к лучшему.

Тут началось светопреставление. В том смысле, что в зале стал постепенно зажигаться свет. Сначала задрожала тонкая полоска люминесцентного светильника в дальнем конце зала, у входа, через который я сюда попал. Тут же стало понятно, откуда раздается голос: винтовая лестница вела от входа в зрительный зал наверх, примерно метра на три, и там располагалась дверь в будку киномеханика. Сейчас эта дверца была распахнута, оттуда лился поток света, который становился все менее видимым по мере того, как включались светильники по всему залу.

Я прищурил глаза и пошел по проходу, надеясь выбраться к выходу, прежде чем сверху скажут еще что‑нибудь. Почему‑то мне казалось, что ничего хорошего от человека из кинобудки ожидать не следует.

И я не ошибся.

– Рома, где он? – заорали сверху. Я не смотрел в сторону будки, но совершенно отчетливо слышал стук ботинок по лестнице – человек сбегал вниз. – Рома, где эта падла? Мочи его!

– Что? – сказал Рома. Я знал, что из расслабленного состояния ему будет трудновато выйти. – Кого мочить?

– Этого гада! Который Кольку ищет! Мне Артур звонил, предупреждал... Это сволочь, которую надо...

Что именно надо делать с этой сволочью, он не сказал, потому что увидел меня. Надо отдать этому типу должное, он сразу сообразил, что чужак, интересующийся Колькой Фокиным, – это я. И он кинулся на меня. Может быть, он надеялся, что я буду стоять на месте и ждать, пока со мной сделают все, что должны. Но я повел себя совсем по‑другому.

Я врезал ему в лицо, и он отлетел назад, покатился по грязному полу, очумело сверкая белками и оставляя кровавый след. А также выбитые зубы.

Однако и меня ждало разочарование: прорваться к выходу из зала становилось все труднее. Из кинобудки спустились еще двое парней, и теперь они помогали встать на ноги своему обиженному приятелю. Крики и шум разбудили некоторых обитателей клуба. Они соображали медленно, но верно: тип с разбитым лицом тыкал пальцем в мою сторону и вопил, что меня надо немедленно урыть, кончить, покоцать и сделать еще что‑то такое же неприятное. Откуда‑то справа в меня полетела пустая бутылка. Я увернулся, но ситуация нравилась мне все меньше и меньше.

Троица из кинобудки решительно двигалась на меня, поблескивая раскрытыми лезвиями ножей. Справа тоже подымались какие‑то малосимпатичные ребята. Даже Рома бросил сигарету и двинулся в мою сторону. А уж когда на входе появился, держась за нос, давешний страж, лишенный газового пистолета, я понял, что дело дрянь.

Меня потеснили к сцене, и я подумал, что выбраться отсюда мне удастся разве что путем отстрела всех особо решительных молодых людей...

И когда я уперся спиной в порожек сцены (а до сверкающих ножей было метра четыре), то ничего другого уже не оставалось, как судорожно схватиться за рукоятку «беретты» и извлечь ее на свет. Я выставил пистолет вперед, сделал зверское лицо и спросил:

– Ну и кто хочет сдохнуть первым?

Наверное, я не учел специфики аудитории, к которой обращался с такой замечательной речью. Они не схлынули назад с выражением ужаса на лицах. Они не разбежались в стороны и не попадали на пол. И уж конечно никто не поднял руки вверх. Вместо этого в группе столпившихся передо мной людей произошло какое‑то движение. Каким‑то чудом я успел среагировать, и направленный на меня выстрел ушел вверх.