— А потом, когда боезапас кончился, — продолжал Сашка, — бойцы решили ночью уйти, пробиться к своим… Да где там уйдешь! Дот был окружен и пристрелян… На стене бойцы оставили надписи — процарапали штыком, несколько лет после войны, говорят, еще можно было прочесть: «Мы все ранены, патроны кон… Умрем, но не… Прощайте! Прощай, Ро…» И подписи. Имена их были, фамилии… Ты понимаешь, были! Да никто не догадался списать или запомнить, а потом какие-то вандалы все это отбили, соскребли, стерли… Куда мы ни писали и ни ездили, с кем ни встречались — до сих пор неизвестно, кто же был в этом доте, и, наверно, уже никогда не будет известно…

Несколько минут они шагали молча.

— Ты вот спросил, узнал ли я что-нибудь новенького у твоего отца, так вот: узнал, и очень много! У него отличная память, и он лучше, чем кое-кто, понимает, как это важно — собрать и сохранить все сведения о том десанте… У тебя, Костя, замечательный отец — веселый, легкий, приветливый и к тому же автомобильный ас! И ничего из себя не строит…

— А что он может из себя строить? — угрюмо спросил Костя.

— Не видал ты других! Я с многими ветеранами говорил и сейчас переписываюсь, и знаешь, встречаются такие, которые только и говорят о себе, о своих заслугах, требуют внимания, привилегий, даже хотят новых наград, книг о себе и не замечают других… А твой отец не заносится, не требует для себя никаких благ, всем доволен, с ним просто и приятно разговаривать… Ты что сейчас читаешь? — неожиданно спросил Сашка.

— Ничего. — Костя и в самом деле не прочел за последний месяц ни одной книги.

— Зайдем ко мне, дам что-нибудь.

— Пошли, — сразу согласился Костя.

Глава 5. КАРИЕ ГЛАЗА

Они вошли в темный молчаливый двор, по скрипучей лестнице поднялись на второй этаж старого деревянного дома и очутились в коридоре с тусклой пыльной лампочкой. Сашка толкнул одну из дверей и пропустил Костю вперед:

— Вползай.

Костя зажмурился от яркого света. В большой комнате оказалась уйма народу, почти все женщины — старые, пожилые и совсем девчонки. Мужчина был один — худощавый, со спокойным лицом и сильной проседью, очевидно Сашкин отец.

— Это мой товарищ Костя, — сказал Сашка, и все дружелюбно заулыбались, закивали Косте; он совсем растерялся и не знал, на кого смотреть и что следует говорить в таких случаях. Конечно же, здесь была и Люда, Сашкина сестра, и к его щекам жарко прилила кровь и внутри, под рубахой, что-то ритмично и громко забухало. Вспомнил бы о ней перед домом — шагу бы не сделал сюда! Люда сидела за столом, кареглазая, тоненькая, в зеленой кофточке, с распущенными длинными черными волосами, удивительно похожая на брата. Просто не верилось, что это возможно — у нее были Сашкины глаза, но только более мягкие, нежные и веселые, какими они бывают лишь у девчонок.

— Ночной гость! — улыбнулась Люда и тряхнула рассыпанными по плечам волосами. — Костик, пристраивайся здесь, — она показала на стул рядом с собой.

Откуда-то она знала его имя… Откуда?

— Что вы, спасибо… Мы только что ужинали… — замямлил Костя, и, презирая себя за эту робость и растерянность, оглянулся на Сашку, чтоб тот подтвердил сказанное.

— Поужинали, — поддержал его Сашка, — да ведь чаю всегда можно выпить.

— Без всяких разговоров! — Люда чуть капризно, заносчиво, красиво сморщила нос и стала наливать Косте крепкий чай в чашку с мелкими фиолетовыми цветками. Путь к отступлению был отрезан, и Костя, связанный неловкостью и чрезмерным вниманием к своей особе, сел за стол.