Часа через полтора приехала и сама Мария Медичи, королева Франции, вторая жена Генриха IVБурбона, женщина властная, амбициозная, до 1617 года возглавлявшая Королевский совет, пока Людовик не взял окончательно всю власть в свои руки.

Ее кортеж состоял из трех карет и нескольких десятков всадников. Первая карета, в которой и путешествовала королева-мать, была украшена гербом, разделенным на две половины по центру: слева королевские лилии на синем фоне, а справа — красные шары на золотом фоне — символика рода Медичи и цвета Австрии. Остальные кареты выглядели скромнее, в них ехали свита и слуги.

Мария Медичи к этому году растеряла практически все свое влияние при дворе и всячески пыталась восстановить свое положение, но безуспешно. До тех пор, пока после смерти Генриха IV (весьма сомнительной, и случившейся ровно через день после официальной коронации Марии в базилике Сен-Дени), она была регентшей при несовершеннолетнем короле, вся власть была сосредоточена в ее руках, и, упустив ее, она не находила себе места. Но и после его совершеннолетия в 1614 году, еще целых три года она не фактически возглавляла Францию.

Но в один прекрасный день Людовик приказал убить любовника своей матери Кончино Кончини, маршала д’Анкра, что и было исполнено гвардейским капитаном Витри, застрелившим его одним выстрелом прямо в стенах Лувра, за что король произвел Витри в маршалы Франции.

Парижане настолько ненавидели Кончини, что через несколько дней после его тайных похорон, похитили тело из церкви, протащили по всему городу, глумясь над ним всеми возможными способами, затем повесили за ноги на виселице, после чего разрезали тело на куски, поджарили его и, по слухам, сожрали его части, лишь на этом угомонившись. Многие запомнили человека в красном одеянии, самолично вскрывшим грудь мертвеца ножом, вытащившим его сердце и съевшим его на глазах у зевак.

Память де Браса все больше и больше открывалась мне. Вот только интересно, откуда он, до этого ни разу не бывший в Париже, знал столько подробностей и деталей.

Между тем, я продолжал наблюдение. Все прибывшие проследовали в отведенные им комнаты. Кто-то дополнительно остался во внешней охране, сменив приехавших ранее, другие сопровождали королеву.

Мне вовсе не была удивительна подозрительность и недоверие, царившие здесь. Брат мог предать брата, сын — отца, а девушка — любовника.

— Господин, не изволите пообедать? В комнате вас ждет прекрасное говяжье жаркое с капустой, и еще я прихватил с кухни миску гусиного риета и свежий хлеб! — Перпонше появился, как обычно, словно из ниоткуда — ловкий малый. — А так же пару бутылок вина! Вижу, та, что у вас, уже опустошена.

— Никогда не подкрадывайся ко мне со спины, заколю!

— Понял, господин, буду заранее кричать издалека, предупреждая о своем приходе!

Подумав, я решил, что вкусная еда и вино — лучше, чем сидеть и ждать явление Гастона Орлеанского, поэтому я позволил Перпонше себя увести в комнату.

Жаркое оказалось выше всяких похвал, и гусиный, с добавлениями свинины, риет, намазанный на ломоть свежего хлеба, просто таял во рту. Вино было превосходное: в меру терпкое и крайне насыщенное! Каждый глоток — аромат полей и трав, вкус лета, дыхание свежего ветра, и ощущение бескрайних пространств.

— Мой господин, а мы вернемся в Париж? — Перпонше был взволнован, и я ответил ему честно, как мог.

— Обязательно.

— Слава деве Марии и всем святым! Я просто очень хочу начать свое дело, но у меня не хватает оборотных средств…

— И ты хочешь одолжить эти деньги у меня?

— Одолжить, — Перпонше хитро посмотрел на меня, — или же вы могли бы взять меня в долю за небольшой процент… скажем, пятьдесят на пятьдесят!

Я смерил его хитрую физиономию долгим взглядом.