По светло-зеленому пластику бегали трясогузки — слышался их писк и топоток, видны были снующие комочки теней и даже крестики лапок. Внезапно — бух! — как в барабан. Я подумал — это сук, но он свистнул и побежал.

Рэкс поднял лохматую голову и уставился на меня.

— Ты что ли?

— Бурундук.

— Локшадин! — буркнул он, опять роняя голову.

Митька потянулся и застыл в раскоряченной, но, видно, приятной ему позе. Ухарь, спавший ко мне лицом, глубоко вздохнул, и, не открывая глаз, спросил:

— Сколько времени?

— Девять тридцать, — ответил я, глянув на его часы.

— Да но-о? — поразился он, садясь. — Подъем!.. Авангард! Засони! Только жрать!

— Замри, — бессильно промямлил Рэкс.

— Э-э, парни, без шуток! Давлет в час примчится проверять работу, а у нас?.. Рэкс! — Он огрел приятеля подушкой, Рэкс этой же подушкой хлопнул Митьку, который только крякнул, но остался недвижим, как бутерброд, между двумя подушками. — Семка, буди Ба-бу-Ягу!

Но Рэкс удержал меня:

— Стой-ка! Мы ему велосипед заделаем!

Достав из брюк спички, он отхватил от газетной подстилки на столе клочок, разорвал его на несколько тонких полосок, осторожно, как хирург, впилил их меж пальцев Димкиной ноги, торчавшей с кровати, и поджег.

Я сжался весь, сощурившись, словно ожидая взрывника. Язычки еще не доползли до кожи, а Димка уже ворохнулся и вдруг задергал обеими ногами именно так, как крутят педали. Рэкс от хохота свалился на пол и потом жабой запрыгал посреди кубрика, смеялся Ухарь, бессильно трясся Митька, приподнявшись на локтях. Наверно, это было смешно, но я почему-то не смеялся. Димка выдернул обгоревшие бумажки и, полусонно-обиженно улыбаясь, проворчал:

— Ладно, черти! Я вам тоже устрою!

— Во жал! — гоготал Рэкс.

— Больно? — виновато спросил я.

— He-а! Чешется только!

— Ну, все, эй! Развлеклись для зарядки — и амба! — сказал Ухарь. — Строем в гальюн — марш!..

Умывались мы с «Крокодила». Вода была ознобной даже у берега. Над стынью залива солнце казалось еще раскаленнее, небо — еще голубее, холмы на той стороне — еще зеленее. И все это манило взгляд. Плеснешь на лицо — глянешь, плеснешь на уши — глянешь, плеснешь на шею — глянешь. Оттуда, издали, еле-еле дышало ветерком, но за ночь натянуло столько бревен, что они забили почти всю бухту вместе с дебаркадером и с лиственницей — прямо сплошной настил.

Рэкс прибежал последним, когда мы уже намутили поблизости. Сунувшись дальше, он сорвался, ухнул по грудь в воду, ошпаренно взвыл, но вытерпел мгновенную пытку, затем окунулся с головой и важно затрепыхался, как селезень.

— Хорошо ведь, ага? — сразу у всех спросил Димка — словно был тут хозяином, а мы у него в гостях.

— Особенно мне-е! — проблеял Рэкс.

— А вот хапнет тебя утопленник за ноги — с приветом! — припугнул Митька.

— Это точно! — поддержал Ухарь.

— А вот и бревнышко за тобой шевельнулось!

— И чьи-то пальцы мелькнули!

— Ну, сейчас!..

Обхватив узкие плечи руками, Рэкс тревожно обернулся и замер, приглядываясь и прислушиваясь, потом, точно вдруг уловив ногами что-то неладное в глубине, вскрикнул и таким молниеносным рывком вынес себя на «Крокодила», что после него, как после морковки в земле, осталась, кажется, скважина в воде.