— Вася, действуй! — командует Богатырев.

Вася Желудь, первый свистун и песенник, заядлый гармонист и матерщинник, картежный фокусник и творитель разных зверюшек из ржаного хлебного мякиша, прикладывает черную руку к стриженому виску.

— Есть действовать!

Насвистывая, он берет жестяную вместительную масленку, слесарные ключи всех размеров, увесистый молоток, факел — толстую проволоку, обмотанную на конце паклей, пропитанной мазутом, — расстегивает кобуру с наганом, передвигает ее на живот, под руку, открывает засовы бронированной двери, торопливо спускается на землю. Оттуда зовет меня. Я бегу по ступенькам, спрыгиваю, и кажется мне, что я пьян — раскачиваюсь, не могу идти ровно.

— Это от долгой поездной качки, — шепчет помощник.

Мы смотрим одну секунду на лес. Он стоит над самыми нашими головами гнется верхушками, гневно шумит, бросает сухие листья.

— Страшный, — улыбаясь, кивает на лес помощник и, нагибаясь, залезает под щиты. Вспыхивает факел, Вася пугается, стучит молотком, зовет меня к себе, говорит тревожно:

— Подшипник нагрелся, мясо жарить можно. Надо ослабить крепление, залить. Давай мазут!

Я бегу. Успел сделать лишь шаг — и вдруг лес ожил. Он осветился молниями, ударил выстрелами.

Я закричал:

— Вась, вылазь скорее… — И побежал вдоль бронепоезда, но опомнился и вернулся. Вася торопится к лестнице, тянет уже руки к поручням, но вдруг выгибает грудь, ломает ноги и без слов валится на спину.

Пригибаясь, бегу и вижу на откосе толпы людей, дико кричащих. Они спешат к бронепоезду. Вскакиваю на подножку. Кто-то хватает меня за шиворот и втаскивает на паровоз. Я падаю на пол, и сейчас же за мной хлопает железная дверь, гремит засов.

Пули клюют броню. Лопаются гранаты. Пороховой дым вползает в щели.

Богатырев склоняется надо мной. Глаза его широко распахнуты. Растопыренные усищи иглисты. Лоб усеян крупными каплями пота. Губы прыгают.

— Вася где?..

— Упал… Убили…

— Эх!..

Богатырев разгибается, как тугая лозинка, тоненько по-бабьи кричит комиссару, стоящему у двери, спиной к засовам:

— Уйди, Микола! Васька… Спасать…

Пули клюют и клюют броню.

— Богатырев, иди на свое место! — гремит комиссар.

Богатырев не пятится, наступает на него, давит бугристой широкой грудью.

— Уйди с дороги, Микола, уйди, говорю, от греха! Васька там… Слышь!

Комиссар брызжет слюной прямо в лицо машинисту — она вылетает вместе со словами:

— Там один Васька, а тут…

Звонит телефон. Комиссар, не отходя от бронированной двери, тянется к аппарату. Нет, не достать ему. Я хватаю трубку, подаю. Белолицый, с кровавыми глазами, сжимая поломанный козырек фуражки белыми пальцами, он слушает в телефонной трубке свистящий хрип Гарбуза. И чеканит — ему не мешает ни наседающий на него Богатырев, ни пули, долбящие броню:

— Происшествие у нас, товарищ командир!.. Помощник машиниста Васька за бортом. Как прикажете?.. Я так и сделал. Есть, товарищ командир!

Комиссар смотрит мимо Богатырева синими глазами, отдает приказ:

— Задний полный ход…

Богатырев стоит не двигаясь.

— Задний полный ход… — неожиданно тихо, почти ласково говорит комиссар.

Богатырев поднимает голову, равнодушно смотрит на рычаг управления паровоза. Тогда комиссар звонко кричит:

— Последний раз задний полный ход! — Рука его лежит на кобуре, а из-под кожаной фуражки текут оловянные струи пота.

Богатырев заспешил.