Вечером следующего дня Хосе Андерика с миловидной женой Кармен (вновь Кармен+Хосе=лкхх›вь) навестили нас в деревушке Маро над Нерхой, где мы остановились.

Ну, что, Пепе, тяжелый был крест? — спросил Родион. (Хосе все друзья ласкательно звали Пепе.)

Да, тяжелый.

Значит, много грехов?

А разве ты безгрешен?

Может, грехи твоего фестиваля?..

Хосе Андерика был руководителем ежегодного фестиваля в сталактитовых пещерах Нерхи — «Куева де Нерха». Я несколько раз танцевала в этом подземном чуде природы, превращенном во вместительный уютный театральный зал. Застывшие века назад в немыслимых, абстрактных рисунках сталактиты, вытканные узорами фантазеркой-природой высоченные своды пещеры, мерная капель, гулко резонирующая в неземном пространстве, создают у участников и у публики настрой таинственности. Здесь играли Ростропович и Менухин, танцевали, пели самые престижные кампании Европы. В Нерхе бывать — в радость.

Но связано у меня с Испанией и недоброе.

Выступления в Бильбао. После последнего мне предстоит дальний вояж, которого я с нетерпением жду. Через несколько дней в Нью-Йорке благотворительный вечер в пользу компании Марты Грехам. У меня в кармане авиабилет Мадрид-Нью-Йорк-Мадрид и американская виза в паспорте. Это приглашение самой Марты Грехам. Она снабдила меня и видеокассетой с записью маленького сольного балета «Фимиам», созданного ее сподвижницей Рут Сен-Дени в 1916 году. В вечере будут танцевать в постановке Грехам еще два танцора из России, два беглеца оттуда — Нуриев и Барышников. Это будет их первое выступление вместе.

Целое лето я терзала себя разучиванием нового балета по видеопленке. Я всегда предпочитала живой показ магнитофонному. Но Грехам обещала мне подшлифовать номер в Америке, когда я туда доберусь.

Звонок. Из Мадрида. Мужской голос по-русски:

— Здравствуйте, Майя Михайловна. Вас беспокоит атташе по культуре советского посольства в Испании. Моя фамилия Пичугин.

Это из-за Америки, вздрагиваю я.

— Здравствуйте.

— Я Вас ни от чего не оторвал?

— Нет. Что-нибудь стряслось?

— Мне надо повидать Вас.

— Если вы хотите говорить со мной о выступлении в Америке, то не тратьте времени понапрасну. Я все равно туда полечу.

— И все же нам нужно встретиться…

Я все равно к Марте Грехам поеду. Чего бы это ни стоило. Но если свяжут, уколют? Зачем так переполошилась — время уже другое. Перестройка. Но от наших посольских можно ждать всякого. После спектакля, а он кончается за полночь, местный импресарио взялся отвезти меня машиной в аэропорт Барахас. Самолет утренний. Путь до Мадрида дальний. Целая ночь. А если импресарио запугают? Ни поездом, ни местным самолетом не успеть туда. Меня охватывает паника. Надо перестраховаться. Кого просить о помощи? Бегло перебираю местных знакомых, говорящих по-русски. И русский язык мне нужен, и автомашина.

«Испанские дети 37-го года», как назывались вывезенные пароходами в Россию в дни гражданской войны дети республиканцев, а потом, как только начала проясняться политическая погода, устремившиеся назад, домой, на Родину, — имелись и здесь, в Бильбао. Но первый же телефонный разговор с одним из них ввергает меня в смятение. Ответ был: не делайте глупостей, не вздумайте ехать, это опасно, посольские вас и под землей разыщут, смиритесь лучше, я вам помочь не берусь, ввязываться не буду.

И второй разговор — копия. Где же восславленная испанская отвага, идальго? Вся растворилась в советском дерьме и страхе?

Надо искать отпрысков первой эмиграции.