Я навек за туманы и росы

         Полюбил у березки стан,

         И ее золотистые косы,

         И холщовый ее сарафан.

         Потому так и сердцу не жестко —

         Мне за песнею и за вином

         Показалась ты той березкой,

         Что стоит под родимым окном.

    13 сентября 1925

«Эх вы, сани! А кони, кони!..»

         Эх вы, сани! А кони, кони!

         Видно, черт их на землю принес.

         В залихватском степном разгоне

         Колокольчик хохочет до слез.

         Ни луны, ни собачьего лая

         В далеке, в стороне, в пустыре.

         Поддержись, моя жизнь удалая,

         Я еще не навек постарел.

         Пой, ямщик, вперекор этой ночи,

         Хочешь, сам я тебе подпою

         Про лукавые девичьи очи,

         Про веселую юность мою.

         Эх, бывало, заломишь шапку,

         Да заложишь в оглобли коня,

         Да приляжешь на сена охапку, —

         Вспоминай лишь, как звали меня.

         И откуда бралась осанка,

         А в полуночную тишину

         Разговорчивая тальянка

         Уговаривала не одну.

         Все прошло. Поредел мой волос.

         Конь издох, опустел наш двор.

         Потеряла тальянка голос,

         Разучившись вести разговор.

         Но и все же душа не остыла,

         Так приятны мне снег и мороз,

         Потому что над всем, что было,

         Колокольчик хохочет до слез.

    19 сентября 1925

«Снежная замять дробится и колется…»

         Снежная замять дробится и колется,

         Сверху озябшая светит луна.

         Снова я вижу родную околицу,

         Через метель огонек у окна.