Сделаю и позову.
* * *
– Вот, извольте видеть, шестеро с покоцанными рожами, у второго справа один погон новей другого.
Я осмотрел через щелочку собранных на гауптвахте. Один был ну настоящий гусар, в доломане, расшитом золотыми шнурами, со смушковыми обшлагами и всей этой бижутерией на груди. Вот только вместо твердо ассоциирующегося со словом «гусар» кивера была меховая шапка с кокардой и султаном. Остальные были одеты в обычные армейские гимнастерки, шаровары и бескозырки, разве что с гусарскими розетками на сапогах.
– Чегой то он, с парада?
– Никак нет, с дежурства. Вчера заступил, сегодня, как сменился, его и определили сюда. Я так думаю, непричастен.
– Угу. И вон тот, с синяком на пол-лица тоже.
– Это почему?
– Дак сразу видно, лошадь копытом приложила, человек так не сможет.
– А что остальные?
– Вроде похожи. Тока они все на одно лицо, волосы русые, морды бритые, усатые. Поди разбери, темно было. Вот что, милай, давай тех двоих в сторону, а я с оставшимися поговорю.
Начальника царскосельской гауптвахты от моего обращения «милай» к полицейскому чиновнику аж перекосило, ну да ничего, потерпит. А вообще странное дело – что в армии, что в университете я таким наглым да эпатажным не был. Мог при случае съязвить или подраться, но чтобы вот так, нахрапом? Интересно, а это может быть воздействием тела реципиента? Биохимия всякая, гормоналка, они ведь никуда не делись?
Пока я там размышлял, лишних увели, осталось четверо, ну я к ним и вышел.
– Ну здравствуйте, голуби. И кто же из вас мой лопатник прибрал, а?
Двое как на дурака смотрят, «ты что мелешь, дядя?», а вот другие дернулись. У того, что с новым погоном, смотрю, вообще от шеи вверх краснота полезла и глаза забегали. Ага, понятненько.
Шепнул полиции оставить с ним наедине.
– Рассказывай, как обгонял, как подрезал…
– Не резал я никого! – встрепенулся солдатик.
– Ну да, ну да, и со мной вчерась ты не махался. И погон я твой с плеча не сорвал, и в морду тебе не от меня прилетело.
Сжал он губы и в потолок уставился. Обошел я его кругом – здоровый парень, кровь с молоком, а каких же еще в гвардию брать?
– Ты кто будешь-то? Обзовись.
– Рядовой лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Тимофей Удальцов, денщик его благородия корнета Палицына! – заученно оттарабанил арестованный.
– А родом откуда?
– Ярославский, Ростовского уезда, Борисоглебской слободы.
– Ну вот я туда и отпишу какого орла вырастили, по ночам татьбой занимается, кошельки сшибает.
Лицо у гусара вытянулось и он неверяще посмотрел на меня.
– И родителям твоим, и становому, пусть порадуются.
Жаль, конечно, но тут такие жернова, что мама не горюй. А парень поплыл, надо дожимать.
– Кто надоумил-то? Небось, корнет твой? Расскажешь – дело замну, ничего не было, обознался и все, вот те крест.
Посопел он, посопел, и рассказал все.
Подбил его на это дело денщик корнета Граббе Иван, он же подговорил и третьего гусара, Алексея. Причем сам Иван в драке отметин не получил и оттого на гауптвахту его не замели. Отпустил я пока Тимофея, попросил доставить Алексея и уже с полученной информацией вытряс из него подтверждение.
Пока разговоры разговаривал, за стеной шум поднялся да гам, крики и командирский рык. Прибыл самолично генерал-майор свиты Петрово-Соловово, командир лейб-гусар и бушевал, требуя немедленно их освободить и призывая всяческие кары на головы полицейских, командира гауптвахты и мою в том числе.
А потом с матюками вломился в комнатку, где мы с Алексеем беседовали. |