После ухода стажера Логана Мун забылся тревожным сном, в котором он сам был Рафаэлем. Он увидел и прочувствовал это столь ярко и остро, что, проснувшись, долго не мог осознать, в каком из миров находится. Во сне он убил девочку трех лет, осушил ее, смешал кровь с синтетическими антикоагулянтами, получил относительно устойчивую жидкость и начал рисовать. Он стоял возле стены с тонкой беличьей кистью в руках и наносил штрих за штрихом, создавая облако в стиле Рафаэля. Он ничего не чувствовал и думал только о красоте и мощи рисунка. Его не мучила совесть, он не осознавал, что это убийство. Во сне он, если это возможно, стал больше художником, чем в реальности.

Он подумал, что нужно рассказать Ковальской о сне, предположив, что внутри живет другой Сэм, о котором он ничего не знает. Что он на самом деле псих-маньяк, который ходит по городу, залезает в дома и убивает детей. И эта мысль не оставила ничего в его душе. Он думал ее так же, как любую другую. Например, что заказать на ужин, в чем явиться завтра в галерею или в какой ресторан позвать Тео, чтобы она наконец сказала «да». Реальность расплывалась, и художник, не осознавая, что делает, поднялся в мастерскую, достал скетчбук, взял в руки карандаш и несколькими поспешными движениями набросал силуэт ангела, лужу крови под ним и странные массивные облака над ним. Через тридцать минут Сэм вырвал лист из скетчбука, смял его и бросил, не разрывая, в мусорное ведро. Перед глазами еще стояли кровавые обрывки сна.

Он дернулся и чуть не врезался в стол, когда зазвонил телефон. Тяжело сглотнув, художник протянул руку и взял трубку.

– Мун, слушаю вас, – отозвался он еле слышно.

– Это Говард Логан. Простите, что надоедаю, но нужно еще раз встретиться. И срочно.

– Он… снова убил?

– Нет. Но у детектива Грина есть идея, которая вам понравится. Вы сможете приехать?

– В… участок? – У Сэма подогнулись ноги, и он упал в кресло. Голова кружилась.

– Да. Сможете приехать сейчас?

– Да, хорошо. – Он посмотрел на часы. – Буду через тридцать минут.

Самуэль положил трубку. Наклонился, достал из мусорной корзины смятый скетч, расправил его на столе и включил настольную лампу. Он вглядывался в рисунок, с каждой секундой бледнея. Он узнавал эту технику. Редкую, мощную технику рисунка, которую всегда использовал. И она была идентична тому, что он видел на фотографиях. Интересно, если он попросит полицейских привести его на место преступления, он сможет сказать что-то еще? Он знал, что дома идеально отмывают и нужно будет ждать следующей жертвы.

Сэм вскочил, отпер бар, достал оттуда бутылку виски, рокс, налил полбокала и залпом выпил. Он сошел с ума. Слишком много мистических картин, слишком много переживаний. Он сошел с ума настолько, что верит, что это он в помутнении рассудка убивает детей в городе. Надо выяснить точное время убийств. А еще попросить кого-то за ним присмотреть.

Ну что за бред.

Выпив еще полбокала, Сэм, все такой же бледный, с влажной от волнения кожей, спустился вниз, схватил ключи от машины и прыгнул в «Порше 911», свою прелесть, которую он купил не так давно и в которой не чаял души. Она всегда давала ему тот запас сил, которого хватало на творчество, бизнес и бесчисленных любовниц. Алкоголь не мутил сознание, а прояснял его. Сэм чувствовал себя всемогущим. Он несся на скорости под двести километров в час, играя в «шашечки» с водителями на дороге, раз за разом прокручивая в уме простой вопрос: мог ли он настолько двинуться головой, что, выпав из реальности, начал убивать детей и рисовать картины их кровью?

И самое страшное, что измученное сложной и долгой жизнью сознание однозначно отвечало ему «да».

В участок художник вошел с четким ощущением, что ему здесь не место. Мысли довели его до ручки, по дороге он допил бутылку, но вопреки всему твердо стоял на ногах.