— Базара нет. Для блатного кореша мне ничего не жалко, — сказал Фикса, и незаметно взяв маляву в рот, следом за ней сунул новую папиросу.

Кормушка с грохотом закрылась, и Фикса вновь ловко влез на железную нару.

— Что мусору надо было? — спросил один из уголовников.

Фикса тут же, во всего размаха, ударил его в глаз ногой, да так сильно, что тот слетел со второго яруса на бетонный пол. Фикса кинулся на него, нанося руками удары по голове.

— Что ты, сука, мне кумовские вопросы задаешь!? Захочу, скажу. Ты, часом, не стукачек засланный? Может ты, какой подсадной или ссученный?

— Да ты что, Ферзь? Я же так, для интересу!

— Для интересу только кошки трахаются, а потом у них котята появляются, — гневно орал Фикса.

Подобные разборки между уголовниками были не редкостью. Почти каждый день в тюрьме кто-то умирал от побоев или был прирезан ночью остро заточенной ложкой. Блатные, как правило, в целях своего лагерного благополучия шли не только по всяким там мужикам, тянущим срок за колосок или килограмм картошки с колхозного поля, но и по трупам. Охране тюрьмы было все равно, сколько преступников за ночь загнулось. Меньше народу — спокойней была вертухайская жизнь!

— Эй, мужики, под нами в камере смертников вор в законе Залепа чалится. Ему по Сталинскому указу вышак светит за то, что копилку заводскую на гоп-стоп поставил. Голодно ему, кишка гнетет, а по хозяйской пайке и подыхать в облом. Соберите каторжанину «грев»: «бациллы», да табачку ядреного. Пусть Залепа, перед концом хавчика сытного хапнет. С набитой кишкой оно и подыхать веселее!!!

После слов сказанных Фиксой, мужики молча полезли в баулы. Кто достал горсть ржаных сухарей, кто сала, кто самосада рубленого вручную. Весь нехитрый мужицкий скарб перекочевывал на Фиксину «шконку», где тот умело закручивал «грев» в листы старых газет. После чего, разогрев в кружке парафиновую свечу, обильно смочил связанные колбаски каторжанского «грева» в расплавленном парафине.

— Ферзь, коня тащить или ногами перебросим? — спросил Сивый.

— Тяни Сивый, коня! А ты, ханыга, давай лезь на «парашу», — сказал он сидящему на первой наре бичу неряшливого вида. — Будешь толчок откачивать.

Хилый дедок с козлиной бородкой подошел к «параше» и трижды кружкой ударил по чугунному стояку. После чего, дождавшись ответа снизу, вытащил из-под умывальника старую шапку-ушанку и, взяв её в руку, словно поршнем резко выдавил воду из очка. Фикса встал на колени и проорал в освобожденное от воды очко сортира.

— Эй, Залепа, кидай коня на четыре метра!

Из чугунного стояка гулко, словно из преисподней, послышалось:

— Понял… Готов!

— Давай, Хирувим, коня.

Сивый, откуда-то из-под нары, вытянул плетеную из шерстяных носков и свитеров самодельную веревку. К концу веревки были привязаны щепки, наструганные из продуктового ящика. Щепки располагались таким образом, что расстояние между ними было примерно не более десяти сантиметров.

Фикса аккуратно просунул в очко параши веревку, скрутив её там кольцами по периметру трубы. После чего, взяв ведро с суточным запасом воды, резко вылил её в трубу. Веревка, уносимая её потоком, полетела на нижний этаж по чугунному стояку. От завихрения, создаваемого этим водяным потоком, щепки начали вращаться, наматывая веревки с третьего и первого этажа. В какой-то миг веревки перекрутившись, сцепились намертво.

— Есть! — заорал Фикса, натянув «коня», словно леску с попавшей на неё рыбой.