Аманда сделала два шага и загородила ей дорогу. София наткнулась на массивное тело матери, издававшее горько-кислый запах перегара, пота и давно не стиранной ночной сорочки, и невольно вздрогнула.

— Пропусти меня! — вскрикнула она, протиснулась мимо матери и поспешила по лестнице вниз, в свою комнату.

Ага, так, значит! Аманда, собственно, давно уже должна была обо всем догадаться. Это было ясно еще в первый вечер. Конечно, этот тип остался здесь лишь для того, чтобы затащить ее дочь в постель.

Ничего не выйдет. С Амандой этот номер не пройдет. Тут он просчитался.

Следующее утро было сияющим, прекрасным и безоблачным. Ла Пассереллу завалил снег глубиной в полметра — девственно чистый, ослепительно белый и искрящийся под утренним солнцем. Кипарисы согнулись под его тяжестью, а укутанная этим белым одеялом садовая мебель была словно частью картины, которая символизировала полное уединение.

Время, казалось, остановилось, храня покой столь необычного для Тосканы утра. Ничто не нарушало этого спокойствия — ни звуки автомобилей, ни снегоочиститель. Ни единого следа от шин или чьих-то ног не портило эту редкую картину.

Риккардо проснулся, как всегда, в шесть утра, увидел, что снега за ночь стало больше и он не тает, и повернулся на другой бок, чтобы еще поспать, потому что при такой погоде на улице ему делать было нечего. Что-то подобное было последний раз лет восемь назад, когда в феврале выпало много снега.

Необычная тишина в доме разбудила Аманду непривычно рано, в восемь утра. Ее первой мыслью была благодарность за то, что она еще жива. Потом она стала раздумывать, что же в это утро было иначе, чем обычно. Обязательных головных болей не было, и это ее удивило. Она уже так привыкла по утрам ощущать тупое покалывание в висках, которое приводило к тошноте и головокружению, что была просто поражена. Ей даже удалось сесть на кровати, и комната не закружилась перед ее глазами, а осталась там, где и была.

Она прилегла еще на минутку, чтобы насладиться этим приятным моментом, и постепенно к ней вернулись воспоминания о минувшей ночи.

Аманда сидела уже за вторым капучино, когда София зашла в кухню.

— Доброе утро, дитя мое, — сказала она подчеркнуто радостно.

— Что случилось, мама, почему ты не спишь?

— Потому что мне есть о чем подумать. Йонатан, например, этот немец… Я считала, что он просто наш постоялец и ничего больше, но, похоже, ошибалась.

София молча выпила стакан воды.

— Я что, ошиблась?

— Может быть, немножко.

— Ты спишь с ним? Немедленно отвечай!

— Я люблю его, мама.

— Об этом я не спрашивала! Я хочу знать, спишь ли ты с ним, черт возьми!

— Да.

У Софии на глазах выступили слезы. Если мать начинала разговор, то он чаще всего оказывался допросом.

— Вот это здорово! — сказала Аманда и хлопнула ладонью по столу так, что чашка задребезжала. — Над этим нам придется подумать, потому что так дело не пойдет, моя дорогая! По крайней мере, не в моем доме!

— Мне двадцать девять лет, мама, не пятнадцать.

— Ну и что?

— Я могу делать то, что хочу.

— В том-то и дело, что нет. — Аманда встала, распахнула дверь и заорала: — Риккардо!

— Дай ему поспать!

София не понимала, почему мать подняла такой шум. Видимо, она просто хотела устроить скандал, другой причины не было, иначе она могла бы подождать, пока Риккардо проснется сам.

— Нет, я сейчас хочу поговорить с ним. Это важно, черт возьми! Как по мне, он может каждый день спать сколько угодно, но сегодня — нет! Риккардо! — крикнула она еще раз, и ее голос разнесся по всему дому.