Но была во мне и другая сторона, которая время от времени брала надо мной верх.

Вот и теперь я опустилась перед распятием и начала с жаром повторять знакомую с детства молитву, обращаясь не к фигуре на кресте, а к матери его, Деве Марии:

— О всемилостивейшая Дева Мария, ни один из живущих на земле, кто обратился к тебе за помощью твоей и за защитой твоей, не остался без внимания твоего. Помню это и верю в тебя, о Дева из Дев, Матерь моя. К тебе я пришла, перед тобой стою, грешная и безутешная. О Матерь Божья, не отверни от меня лика своего, но услышь меня и ответь мне. Аминь.

Ребенком я часто повторяла эту молитву и всегда верила, что просьба моя дойдет до Девы Марии. Обливаясь слезами, я обращалась к Матери, чьего Сына отняли у нее и распяли на кресте.

Она непременно услышит меня. И непременно посмотрит с небес на землю и не захочет, чтобы маленький мальчик умер от ожогов. Она непременно поможет, если у меня достанет веры.

Если у меня достанет веры.

Это ужасное «если». Мне так хотелось верить, но я была просто не способна на истинную веру. Никогда не верила в чудеса, но продолжала молиться и молиться, пока силы не покинули меня. Тогда я разделась и легла в кровать. Истерия спала. «Незачем устраивать мелодраматические сцены», — сказала я сама себе.

Я закрыла глаза и тихонько лежала, раздумывая о Стиве и Бинге. Стив наверняка волнуется, ждет от меня вестей. Надо будет послать ему телеграмму, сообщить, что новостей пока нет.

Мы договорились, что Стив не станет разыскивать меня и звонить мне, если только состояние Бинга не ухудшится.

Проснулась я уже вечером. Подняла жалюзи, вышла на балкон и вдохнула соленого воздуха. Несмотря на то что солнце уже зашло, жара не спадала. Повсюду приветственно горели огни многочисленных ресторанчиков и кафе.

Я почувствовала себя намного лучше и решила спуститься вниз.

Именно в этот момент один из официантов переключился на «Радио Рима». Итальянского я не знала, но слова «миссис Рассел Хопкинс» резанули ухо, и сердце мое чуть из груди не выпрыгнуло. Я бросилась к Бенно, который возился с бутылкой вина.

— Скажите поскорее… что он говорил… этот диктор?

— Этот э-диктор, он сделал э-обращение к американской леди, туристке, э-просил позвонить моему другу сеньору Барретту.

— Благодарю.

Я вышла на улицу, села за накрытый белой в красную клетку скатертью столик и заказала себе лимонаду. Значит, Гил свою часть задачи выполнил, запустил машину. Какой же он милый, замечательный человек… просто чудо, делает для нас с Бингом все, что может! Поиски Анны в прямом смысле этого слова переросли в широкомасштабную акцию. Она, без сомнения, хоть раз, да услышит это объявление, или кто-нибудь скажет ей о нем. Может, хозяин отеля, там, на другом конце Италии.

Я не знала, чем заполнить часы ожидания. Меня захватило возбуждение и лихорадка нетерпения. В итоге эмоции взяли верх и над здравым смыслом, и над бережливостью, и я решила позвонить в Англию, в больницу.

Бенно, добрая душа, позволил мне воспользоваться его аппаратом в тесной душной гостиной за кухней. В комнате никого, кроме старушки в инвалидном кресле, не было. Бенно с гордостью представил мне свою бабушку.

Старушка улыбнулась мне, пришептывая что-то над четками, я улыбнулась ей в ответ и подняла трубку.

В больнице меня тут же переключили на Стива.

— Алло! Привет, Стив. Как там Бинг? Мне захотелось позвонить и узнать, — замерла я от ожидания.