Да все знали, кто убил Лору Палмер. Вообще все. Наверное, дети в детском саду знали. И пациенты в психбольницах, не помнящие собственных имен.

Он кивнул, не поворачиваясь. Ему не нужно было общество, тем более женское. Только не на проклятом мосту, по которому живые женщины вообще не должны ходить.

– Ты кто? – спросила она, усаживаясь рядом на холодный бетон.

– Яр, – выплюнул он, словно это хоть о чем то говорило.

«Ты кто»? Бородатый пьяный мужик в грязном свитере. Еще чего надо то?

– А я Яна.

Он с трудом оторвал взгляд от воды и попытался сфокусироваться на девушке. Разглядел черное каре, лаково блестящий черный плащ. Хмыкнув, он перевел взгляд на рябь, растекающуюся по волнам.

– Он не придет, – вдруг сказала Яна.

– Кто?

– Тот, кого ты ждешь. Осень, Яр. Он не любит холодную воду.

– Откуда знаешь?

– Пойдем со мной, – вместо ответа она встала, взяла его за руку и потянула вверх.

– Отвали, – огрызнулся он.

Яру хотелось объяснить этой жалостливой дуре, что он не просто так сидит на холодном мосту с бутылкой в руках и ножом в кармане. У него ведь определенно была какая то цель. Правда, он уже почти не помнил, какая.

– Пойдем, Яр. Вода холодная, – уверенно повторила Яна. – Не любит он, когда холодная вода, понимаешь? В холодной воде… кровь не течет. Не долго. Ну пойдем, давай же!

Он несколько раз зажмурился, словно пытаясь разбить сковавшую мир дымку, и наконец смог рассмотреть ее лицо.

У нее черные, криво обведенные глаза и толстый слой тонального крема, но ее невозможно не узнать. Он провел много месяцев за изучением всего, что касалось жизни пяти мертвых женщин, которым местные газеты уже дали общее, поэтичное, но совершенно неподходящее имя «Офелия». И жизнь этой женщины он тоже изучил.

– Ты сестра Светы. Которая… первая, – заявил он.

Яна кивнула.

В газетах писали, что у голубоглазой блондинки Светланы была сестра близнец. Даже напечатали их общую детскую фотографию – одинаковые косички, одинаковые бантики, широкие улыбки, только у одной девчонки не хватало переднего зуба. Яра от фотографии тошнило.

– Пойдешь со мной?

Он с трудом поднялся, придерживаясь за шаткие перила. Пригляделся к лицу Яны – что то отличало ее от сестры, от фотографии с похорон, которую он видел в газетах. Не только черные глаза и волосы.

Он положил руку ей на плечо. Второй, медленно, стараясь не сбить траекторию, коснулся уголков ее губ.

Поверх тонального крема черным карандашом были нарисованы два шва с частыми стежками. Казалось, что изо рта выбегает пара сороконожек.

– Как у нее? – хрипло спросил он.

Пять женщин, три разных моста. На каждой – белый венок, у каждой вскрыто горло и подрезаны уголки губ. Это называли «улыбкой Офелии». И вот шестая, живая, стоит перед Яром и улыбается.

Яна кивнула.

– Мы всегда были одинаковые. – Под нарисованной улыбкой растеклась настоящая, горькая. – Но если я порежу свое лицо… Кого ты потерял?

– Раду, – ответил он, опуская испачканную кремом руку. Он не сомневался, что ей хватит имени. Газеты чаще звали его невесту «четвертой Офелией».

– Ты почти не давал интервью, – заметила Яна.

Яр усмехнулся. Он был не в настроении вести светские беседы – он стоял то с трудом. Стоило ему на мгновение отвести взгляд от лица Яны, оно тут же превратилось в черно белое пятно.

Он жестом попросил подождать, отвернулся, и его вывернуло. В воду, которая, по словам Яны, никак не годилась для очередного трупа. Рвало водкой и желчью, но он совершенно ничего не чувствовал, ни боли, ни горечи.