Вдруг Мамонт остановился. Алексей тоже замер, а Морозова обошла его, приблизилась к Мамонту и спросила:

– Пришли?

– Угу, – сказал Мамонт. Харкевич, нещадно лупя себя по щекам в тщетных попытках изничтожить особо надоедливых мошек, встал рядом с Морозовой, уставился куда‑то вперёд и решительно кивнул:

– Точно. Пришли. Это здесь. Чего встали, пош…

Морозова резко дёрнула его назад.

– Чего? – удивился Харкевич.

– Ты слепой?

– Нет. А что?

– Там люди.

– Люди? Ну да, люди. Там должны быть люди. Ты же сама говорила – пацан этот, помощник Левши…

– Мне отсюда видно троих, и они как‑то не смахивают на пацанов.

– Менты? – предположил Харкевич, постепенно выдвигаясь вперёд и вытягивая шею для лучшего обзора. – Нет, в штатском.

Он говорил ещё что‑то, а Морозова уже повернулась к Алексею, окинула его оценивающим взглядом и сказала:

– Сходи узнай, кто это.

– Ага, – сказал Алексей.

– Просто узнай.

– Я понял, – сказал Алексей, но тут Морозова резко обернулась назад и издала шипящий звук, который должен был означать крайнюю степень раздражения. Сквозь ветки была видна спина человека в светлой рубашке – это Харкевич походкой праздного дачника, неся пиджак на согнутой руке, приближался к двухэтажному кирпичному дому, который служил резиденцией покойному Левше.

– Идиот, – негромко сказала Морозова, вернувшись к человеческой речи. Она положила руку на плечо Мамонту. Тот чуть согнулся, и Морозова прошептала ему несколько слов на ухо. Мамонт подумал, медленно кивнул и внезапно исчез, будто был бесплотным духом, а не тушей весом в сотню килограммов.

Сзади Алексею тяжело и взволнованно дышал в шею бородач. Морозова посмотрела на него, и бородач словно вообще перестал дышать. Они смотрели на поляну перед домом, и Морозова медленно расстёгивала «молнию» на своей чёрной сумке. Было видно, как Харкевич подошёл к дому и встал рядом с незнакомцами. Они разговаривали меньше минуты, а потом Харкевич вдруг сделал странную вещь.

Он встал на колени. И не только это – ещё он поднял руки кверху.

Морозова вновь раздражённо зашипела, а потом тихо сказала Алексею:

– Ну что, парень? Готов?

– Готов к чему? – поинтересовался Алексей.

– К проверке на вшивость.

– Я постараюсь, – сказал Алексей. – Что конкретно я должен сделать?

– Ты должен стать бегущим кабаном, – сообщила Морозова и плавно извлекла из сумки «парабеллум».

4

Харкевич не собирался ждать, пока ему наконец объявят открытым текстом то, что до сей поры лишь подразумевалось. А подразумевалось, что он жестоко облажался. Морозова лишь намекнула, а Мамонт вообще помалкивал, однако заслуженное обвинение зависло над легкомысленной головой Харкевича. Вопрос состоял лишь в том, кто и когда его озвучит, это обвинение. И по мере продвижения по малоприятным зарослям, полным мошек и норовящих угодить в глаза веток, Харкевичем все больше завладевало подозрение, что после сегодняшнего провала потянут его на самый верх, а там поимеют во все дыры по совокупности заслуг. Перспектива сама по себе была неважная, а уж в сочетании с мокрым и грязным носком в ещё более грязной туфле всё было совсем плохо. Вид уверенно ступающих по тропинке армейских ботинок Морозовой лишь развивал у него чувство раздражённой неполноценности, и времени на исправление всех этих внезапно свалившихся несчастий было совсем немного. Поэтому Харкевич и не собирался тратить драгоценные минуты на трусливое наблюдение из‑за кустов.