– Кхм, – сказал наконец Харкевич и осторожно двинул правую руку к цели.

– Приехали, – внезапно произнесла в этот миг Морозова. Харкевич на всякий случай поспешно отдёрнул руку, а потом переспросил:

– Кто?

– Мы, – мрачно ответила Морозова. – Левша покончил с собой. Сегодня утром.

– Как?! – Харкевич моментально забыл про свои похотливые планы. Это было важнее.

– Я сама не видела, но скорее всего разнёс себе башку какой‑нибудь из своих игрушек. У него было из чего выбирать.

– Я не про то… Я имел в виду – с чего бы это он?

– А с чего люди пускают себе пулю в башку? Жить надоело.

– Вот мерзавец, – разочарованно сказал Харкевич. – Вот ведь подонок. Ну нет чтоб как порядочные люди – доделай работу, а уж потом стреляйся… Хочешь себя убить – пожалуйста. Но зачем же другим людям проблемы создавать?! Так я на него рассчитывал…

Морозова согласно кивнула.

– Все теперь коту под хвост… – сокрушался Харкевич. – Я даже не знаю… – Он какое‑то время ошарашенно смотрел перед собой, вполголоса высказывая своё неодобрение поступком Левши, но потом всё же спохватился: – Откуда информация?

– Мальчик позвонил.

– Что за мальчик?

– Помощник его. Утром пришёл, а Левша уже холодный. Мальчик позвонил нам. Начальство в курсе. Они рвут и мечут.

– Я их понимаю.

– И у них вопрос – кто контролировал Левшу?

Только теперь до Харкевича в полном объёме дошло – чем для него это может закончиться.

– Кхм, – он встал из‑за стола и прошёлся по комнате, как бы разминая затёкшие мышцы, а на самом деле выстраивая линию защиты. – Ну вообще‑то… Как ты понимаешь, письменного распоряжения по этому вопросу не было…

– Как я понимаю, мы работаем не на швейной фабрике, и если бы по каждому вопросу издавались письменные приказы, то ты бы сейчас находился совсем в другом месте и писал оттуда сорок восьмую просьбу о помиловании.

– Ну да…

– Кому было сказано присматривать за Левшой?

– Мне, – неохотно признался Харкевич.

– Давно ты с ним общался в последний раз?

– Э‑э… Кажется… Месяц назад?

– Ты завалил это дело, – подвела черту Морозова.

– Кто же мог знать, что он…

– Ты должен был знать. Ты должен был знать о нём все. Ты должен был давать ему лекарства, кормить его завтраком, чистить ему ботинки, читать ему сказки на ночь – всё, что угодно, пока он не закончит работу. Он не закончил работу. И теперь очень трудно будет доказать, что в этом нет твоей вины.

Харкевич основательно задумался и не нашёл у себя в голове ни одной утешительной мысли. Он подошёл к зарешеченному окну, которое и без того наводило на него пессимистические мысли, и тихо выматерился в пространство. Потом он обернулся к Морозовой:

– И что? Меня вызывают?

– Тебя вызовут потом. А сейчас надо ехать к Левше и вытащить оттуда все.

– Все?

– До последней железки и до последней бумажки. Никаких следов не должно остаться.

– Может быть, – оживился Харкевич, – он оставил какие‑то указания по своей работе? Может, мы всё‑таки сумеем доделать?

– Тебе лучше думать, что никаких указаний Левша не оставил, – сказала Морозова и пояснила свою мысль: – Чтоб потом не разочаровываться.

– Да‑да, – механически согласился Харкевич.