Бондарев всё же предположил.

5

Два дня спустя в поле зрения Бондарева попал бегающий по двору далматинский дог, и Бондарев невольно стал искать глазами хозяйку собаки.

Отыскав, коротко кивнул в знак приветствия и пошёл к подъезду – ничего более на уме у него не было.

Девушка догнала его и негромко сказала:

– Здрасте.

Рядом немедленно возник далматинец и принялся описывать замысловатые круги вокруг хозяйки.

Бондарев поздоровался.

– У меня есть смутное чувство, – сказала девушка, – что я должна перед вами извиниться.

– С чего бы это вдруг?

– Сами знаете.

– Нет, понятия не имею.

– Слушайте, – она как‑то странно улыбнулась (Бондарев потом вспомнил, что эта разновидность «странного» называется «застенчиво»). – Я помню, что мы тогда долго разговаривали под утро… Но я совершенно не помню, о чём мы разговаривали. Учитывая, что я тогда была слегка не в себе…

– Я не заметил, – сказал Бондарев. – А если вы были не в себе, то как вы можете помнить, что были не в себе?

– Ну, когда я пришла домой, там была мама, и она очень хорошо запомнила, в каком я была состоянии. Так что на всякий случай – извините, если…

– Никаких проблем, – пожат плечами Бондарев.

– …доставила вам какие‑то хлопоты.

– Никаких проблем. Я просто прислонил вас к стене рядом с дверью квартиры, нажал на кнопку звонка и убежал. Я часто так развлекаюсь, так что…

Она рассмеялась. Сегодня она была совсем другой – в джинсах и короткой майке вместо вечернего платья, но зато в белых кроссовках. У неё были светлые и весёлые глаза. Её звали Ксения. Она сказала об этом минуту спустя.

– Так о чём же мы могли говорить тогда? Ведь я вас практически не знаю…

– Это был разговор на общие темы. Можно сказать, разговор с философским уклоном.

– Врёте. Я терпеть не могу философию.

– В трезвом состоянии – да, но послушали бы вы себя тогда…

– Неужели я была настолько…

– В разумных пределах.

– И мы говорили…

– Ну в разговоре фигурировали мобильные телефоны, потерянные туфли, зимние поездки на турбазу… Не вспоминаете?

– Нет. Странно, я не помню самого разговора, но помню ощущение, которое остаюсь…

– Ну‑ка.

– У меня остаюсь впечатление, что вы – ксенофил.

– Это что ещё за зараза?

– Ну это моё собственное изобретение. Людей, которые мне нравятся, я называю ксенофилами, а которые мне не нравятся – ксенофобами. Потому что меня зовут Ксеня.

6

Её звали Ксеня, и этот их второй разговор, как и первый, был простым обменом словами. Ничего больше. Никаких далеко идущих последствий. Никаких намёков. Никаких случайных прикосновений.

Они просто поговорили и разошлись, чтобы через неделю снова случайно встретиться и поболтать. Не бог весть что. Но и этого оказалось достаточно, чтобы однажды ночью Бондарев увидел сон.

Это был очень простой сон. Бондарев увидел покрытый травой холм, на холме стояла простая деревянная скамья. На скамье сидела Ксения, а Бондарев сидел рядом. Они не разговаривали и не касались друг друга, просто сидели и смотрели перед собой. Ксения улыбалась.

Долгое время в этом сне ничего не происходило. Они молча сидели на скамейке. Затем Бондарев вдруг почувствовал необычное тепло, поднимающееся по его ногам к сердцу и голове.