Бондарев все это помнил. И ему было далеко не восемнадцать лет. Восемнадцать лет было Ксене – и Бондарев встретил её примерно через месяц после общения с Директором на тему любви и брака внутри Конторы.

Вот тогда и начались кошмары.

4

В ту ночь Бондарев вернулся из командировки во Владивосток. Это была «точечная» командировка, то есть ему не нужно было собирать информацию, выявлять связи, получать подтверждение информации и так далее. Все это уже было сделано другими людьми. Бондарев прилетел во Владивосток на три часа, а потом улетел обратно, чтобы услышать в телевизионных новостях следующего дня об убийстве дальневосточного криминального авторитета.

Около пяти утра Бондарев поставил машину в гараж и направился к подъезду. Он хотел спать, но помнил, что находится в Москве, а в Москве с тобой может случиться что угодно и когда угодно; посещение мюзикла или футбольного матча, поход в магазин или просто пересечение дороги могли иметь самые непредсказуемые последствия. Москва не позволяла Бондареву расслабиться, и он не то чтобы любил её за это, но во всяком случае уважал.

На этот раз «что угодно» приняло форму странного звука, который возник в рассветных сумерках и быстро продвигался в сторону Бондарева. Потом из межподъездной арки вышла девушка. Бондарев посмотрел на её ноги и понимающе кивнул – девушка шла босиком, намеренно шлёпая голыми пятками по лужам, поднимая брызги и нарушая тишину воинственно‑хлюпающими звуками.

Девушка заметила Бондарева, заметила его взгляд, остановилась и отчётливо произнесла:

– Как. Хочу. Так. Хожу.

Было похоже, что эту фразу она произносит уже не впервые за эту ночь. А ещё она слегка покачивалась.

– Да ради бога, – ответил Бондарев. Он вдруг понял, что по‑прежнему таращится на её ноги. Только уже не на босые ступни, а на забрызганные икры. Вообще‑то на девушке было длинное вечернее платье, но шлёпать в нём по лужам было неудобно, поэтому она ухватила подол в кулак и задрала его выше колен.

Бондарев поспешно поднял взгляд, всмотрелся в лицо и вспомнил, что уже видел эту девушку. Она жила в соседнем подъезде, и она… Она была красива, что для Бондарева было скорее минусом, чем плюсом – некрасивые люди запоминаются дефектами лица или телосложения, люди с красивыми и правильными чертами лица сливались для Бондарева в одну огромную обложку глянцевого журнала. Почему же он всё‑таки вспомнил эту босоногую девицу? Не из‑за её красоты, а из‑за чего‑то другого… Точно. У неё был далматинский дог.

Теперь, когда вроде бы все выяснилось, Бондарев продолжил движение к подъезду, а девушка по‑прежнему стояла на месте, словно собиралась с силами.

– Имею. Право. Хоть. Раз. В год.

Бондарев озадаченно обернулся и сообразил, что это было продолжение предыдущей фразы. Такими темпами девушка могла завершить высказывание своей мысли к завтрашнему вечеру. Взгляд её при этом оставался неопределённо‑шальным, как будто она ещё не решила, чем ей сейчас заняться – то ли пойти домой, то ли всё же поискать потерянные туфли, то ли поехать на Поклонную гору купаться в фонтанах.

Потом в её голове, видимо, что‑то щёлкнуло, она поправила волосы, нахмурилась, посмотрела на свои ноги и сказала более нормальным тоном:

– Между прочим, я совсем не пьяная.

– Кто бы сомневался, – сказал Бондарев.

– А что вы тут вообще стоите? Делать вам, что ли, нечего?

– Я сейчас пойду спать, – пообещал Бондарев.