Тут неотложные дела позвали Мишу в глубь мастерской. Пока он отсутствовал, Алексей разглядывал длинную полупустую комнату с одним большим окном. Напротив окна стояла какая‑то деревянная конструкция, а рядом на полу – множество баночек с краской. Теперь Алексей готов был поверить, что хозяин комнаты – художник. Шеренга пустых бутылок возле потрёпанного дивана также подтверждала этот факт.

В армии сведущие люди рассказали Алексею, что все художники и писатели – алкоголики или наркоманы, а все певцы – пидарасы. До сих пор Алексею не представлялось возможности проверить это на собственном опыте, поскольку ни в армии, ни в родном городе певцов и писателей как‑то не водилось. А Москва оказалась воистину культурным центром, поскольку уже третий человек из встретившихся Алексею (после бармена и Дона Педро) оказался творческой натурой. Правда, эта творческая натура почему‑то искала вдохновения на полуночных пустырях с пистолетом в руке, но, в конце концов, на то она и творческая.

Выбравшийся из ванной Миша выглядел уже не так благообразно, как памятным вечером в клубе, – все выпитое тогда и позже теперь отражалось на его помятом, утомлённом лице. Он печально посмотрел на Алексея и выразил своё состояние одним веским словом:

– Тяжело.

Алексею было тяжело совсем по другим причинам – после общения с ботинками Мамонта он всё ещё чувствовал себя ватной куклой, которую оживили и заставили двигаться.

Миша слил в один стакан остатки из нескольких бутылок, скептически поморщившись, оценил результат, но тем не менее выпил.

– Тебе не предлагаю, потому что… Потому что самому мало.

Алексей не обиделся, он осторожно присел на диван и едва не вскрикнул – тело вопило от боли. Цена доверия Мамонта оказалась неслабой.

Трезвеющий Миша подозрительно наблюдал за гримасами Алексея и блеснул профессиональной наблюдательностью:

– У тебя лицо какое‑то… Тогда у тебя было другое лицо.

– Точно, – согласился Алексей. – Оно было меньше по размеру… И не так болело.

– Данила подставил! – догадался Миша. – Я же тебе говорил, не верь этому козлу! Заболтает до геморроя и подставит… То есть ничего у тебя с ним не вышло, – сообразил некоторое время спустя. – А я‑то надеялся…

– Ну вообще‑то, – начал Алексей, но тут же сообразил, что признаваться в убийстве направо и налево – не самая лучшая идея. – Вообще‑то мы с ним поговорили… Поговорили…

И решили, что ещё раз поговорим. Но насчёт долга не беспокойся – кажется, я его убедил простить тебе эти бабки. Он упирался… Но я его уговорил, – закончил Алексей и понял, что нагородил какую‑то чушь.

Миша вытащил голову из раскрытого холодильника и криво усмехнулся:

– То есть ты его всё‑таки замочил.

– Нет, мы поговорили, а потом…

– Ты его всё‑таки мочканул!

– Просто поговорили…

– Большое тебе пионерское спасибо! – Миша подскочил к дивану, схватил Алексея за руку и затряс так, будто был под напряжением. – Вот это я понимаю! Вот это настоящий мужик! Сказал – сделал! Ты насчёт меня не волнуйся – я могила! – Миша для большей наглядности зажал себе рот ладонью. – Я никому! Ничего! Никогда! Вот это да! Вот это праздник! Это отметить надо. – Он ринулся было к бутылкам, но по дороге вспомнил, что ничего ценного там не найдёт. – Да… – Он остановился и почесал в затылке.